обращается именно на «вы», потому что взгляд Юхана вновь источает арктический холод. — Вы… вернулись с Хуго, с вечерним рейсом? — Рин хочется спросить прямо, был ли он в доме ночью, но она не решается.
— Нет, у меня свой катер. Я держу его в лодочном гараже, это в десяти минутах ходьбы от дома. Как вы тут справляетесь в мое отсутствие? Все устраивает, или есть какие-нибудь пожелания?
«Похоже, все приснилось», — понимает Рин, а вслух заверяет Юхана, что всем довольна, и никаких проблем не возникало.
Он не спешит заходить в дом.
— А как дела с картиной? Уже делали наброски? — Вопрос застает Рин врасплох. Сказать правду или нет?
— Наброски?.. Да-а. Кое-что есть, правда… э-э-э… — Она медлит в замешательстве.
— О, правда? — В его глазах вспыхивает интерес. — Можно взглянуть?
— М-м-м… не уверена, что вам понравится.
— Не скромничайте, вы отлично рисуете. Понимаю, что набросок — это совсем не то, что законченная вещь, но вдруг мне захочется внести коррективы.
— На самом деле картина закончена, но она не такая, как вы просили. Пусть она останется у меня, а вам я нарисую новую.
— Вы успели написать картину за два дня? — недоумевает он. — Я хочу увидеть ее прямо сейчас!
— Нет, не стоит, пожалуйста! — Рин вдруг становится жарко, и она чувствует, что заливается краской. Ну вот что он сейчас о ней подумает? Решит, что она питает надежды на близкие отношения, конечно! А ведь он предупреждал ее, что ничего такого между ними быть не может. Правда, не напрямую, а намеками, но все же. И кто тянул ее за язык? Как теперь выкрутиться? Чем объяснить то, что она нарисовала не дом, как следовало по договору, а хозяина дома, да еще в таком романтическом антураже?
— Даже не пытайтесь утаить ее от меня! — Юхан решительно шагает к входной двери, минуя Рин. Холодея от ужаса, она идет следом.
Переобувшись в домашние туфли, Юхан проходит в холл, оставляет дорожную сумку у своей двери и останавливается перед дверью Рин.
— Картина там? Можно мне войти? — Он все-таки спрашивает разрешения, хотя уже взялся за дверную ручку.
Рин кивает со вздохом, смотрит на его удаляющуюся фигуру, затем изучает взглядом пространство между дверями, но вновь не находит признаков наличия третьей двери. Что ж… Значит, она сходит с ума.
Она появляется в своей комнате спустя пару минут. Юхан стоит перед картиной, сжимая подбородок большим и указательным пальцами, и скользит пронзительным взглядом по холсту. Рин кажется, что в его глазах плещется едва сдерживаемое негодование. Ну, хоть не насмешка, и то ладно. Хотя… с чего бы ему так негодовать? Она ведь сказала, что нарисует другую картину, и за эту никаких денег не просит. Что касается ее надежд на романтические отношения, в которых он наверняка ее заподозрил, так для него не составит труда просто их проигнорировать. Она ведь не вешается ему на шею с признаниями в любви!
Рин выжидающе молчит, оставаясь поодаль. Тишина, нарушаемая лишь тиканьем настенных часов, давит на уши. Но вот раздается тонкий и протяжный скрип половицы. Переступив с ноги на ногу, Юхан поворачивается к ней и произносит страшным свистящим шёпотом:
— Ты рылась в моих вещах?
От удивления Рин открывает рот — беззвучно, точно рыба.
— Отвечай, где ты это видела? Залезла в мой семейный фотоархив?
Он тычет пальцем в холст, прямо в шею нарисованному себе.
— Нет, конечно! — Голос Рин звучит плаксиво и виновато. А еще лживо, по ее мнению, несмотря на то, что она говорит чистую правду.
— Хорошо. Но где ты это видела? — Юхан стучит пальцем по холсту, грозя его проткнуть.
— Нигде. Мне это приснилось.
— Не ври мне! — Юхан переходит с шепота на крик. — Признавайся, где ты успела побывать в мое отсутствие?
На ватных ногах Рин пятится к стене.
— Я… правда… во сне.
— Как ты могла увидеть во сне то, что никогда не видела наяву?
— Но во снах так бывает.
— Какая чушь! Я просто хочу знать, где ты видела эту вещь!
На этот раз палец Юхана попадает в изображенный на картине кулон, и Рин наконец понимает, что речь идет об этой вещи, а не о картине в целом. Она переводит взгляд на шею и грудь Юхана, на нем нет никаких украшений.
— У вас, что, пропал такой же кулон? — собравшись с духом, спрашивает она.
На миг лицо Юхана искажается в скорбной гримасе:
— Пропал, да, пропал… — бормочет он, глядя под ноги, потом, видимо, взяв себя в руки, вскидывает голову и требовательно произносит: — Послушай, я ни в чем тебя не виню. Скажи, где ты видела эту вещь? В доме? Или поблизости от него? Просто покажи мне это место.
— Но я ее вообще не видела в реальности! Я не знаю, как доказать! И отстаньте уже! Я хочу уехать! Ищите другую художницу!
Рин втягивает голову в плечи, ожидая ответной бури, но Юхан словно ошарашенный ее выпадом, растерянно моргает, морщится, потирает виски и вдруг стремительно выходит из комнаты. Уже из коридора он кричит ей:
— Давайте обсудим ваше решение завтра!
Дверь за ним хлопает с такой силой, что сотрясается стена за спиной Рин.
Потрясенная, Рин продолжает стоять, упираясь спиной в стену с такой силой, что начинают болеть позвонки. Тогда она сползает вниз, садится на пол и вытягивает ноги. Шок постепенно отпускает, уступая место вопросам: «что это было?», «как он посмел?» и «что делать дальше?». Последний вопрос кажется Рин важнее других, и она сосредотачивается на нем. Порыв немедленно уйти из дома она подавляет, понимая, что тогда ей придется ночевать под открытым небом, и, значит, вряд ли удастся выспаться. В измученном состоянии разум будет затуманен, а его и сейчас нельзя назвать ясным. А ведь ей придется планировать поездку домой — купить билеты на самолет из Стокгольма так, чтобы успеть вовремя добраться до аэропорта. И тут все тело Рин обжигает от осознания: у нее же телефон не работает! Без телефона заранее билетов не купить. Да и Киру хотелось бы предупредить о своем возвращении в Питер.
«Вот черт!» — шипит Рин, отгоняя мысль о том, чтобы воспользоваться чужим телефоном, — еще не хватало ходить попрошайничать, да и как объяснять людям, почему она не может воспользоваться телефоном хозяина дома, в котором остановилась? Все ведь знают, чья она гостья.
Выход один — надо ехать утром в Бьёрхольмен и чинить свой телефон. А сейчас лучшее, что она может предпринять, это лечь и
