крайней мере, мы были друг у друга.
— Так вы двое были маленькими засранцами, доставляющие всем здесь большие неприятности, — комментирует она. — Почему-то меня это не удивляет.
— А как насчет тебя? — Спрашиваю я. — Каким было твоё детство?
Я чувствую, как она напрягается в моих руках, и смотрю вниз, чтобы взглянуть на ее лицо. Я хотел бы лучше читать эмоции, потому что я понятия не имею, что происходит в ее хорошенькой головке.
— Анна? — Осторожно спрашиваю я, и она вздыхает.
— У меня было хорошее детство, — мягко говорит она, — пока меня не изнасиловали.
Анна
Мысли крутятся в моей голове, пока я решаю, что мне рассказать Аксу о своем прошлом.
— Что случилось? — Спрашивает он, его тон нежный и лёгкий.
Я не могу не одарить его небольшой, но благодарной улыбкой. Я уверена, что нежность это не про него, но со мной он искренен.
Я перевожу дыхание и пытаюсь собраться с мыслями.
— Мне было всего четыре или около пяти, когда произошел раскол. Честно говоря, я ничего не помню об этом, просто шок от ухода из нормального дома и жизни, всё было, а потом раз, и ничего нет. Мои родители умерли вскоре после этого, я мало что о них помню. Остались только я и Джош.
Я чувствую, как он сдвигается и смотрит на меня сверху вниз.
— Да, именно поэтому я называю себя Джошом. Он был моим братом.
— Где он? — Спрашивает Акс, проводя рукой по моей голове.
Я слегка дрожу от прикосновения.
— Он… умер. Около восьми лет назад.
Долго подавляемая сердечная боль накапливается и переполняет меня, сдерживаемые слёзы буквально вырываются из моих глаз.
— Он погиб, спасая меня, и это все моя вина.
Всхлипывая, я прижимаюсь к его груди и чувствую его секундное колебание, прежде чем он крепче обнимает меня. Я не знаю, как долго мы так сидим, я рыдаю, а он шепчет всякие нежности на языках, которых я не знаю.
Когда мое сердце насытилось, я, наконец, поднимаю голову и оглядываюсь в поисках чего-нибудь, чем можно вытереть лицо. Сразу почувствовав, что мне нужно Акс осторожно встает и приносит мне тряпку.
Как вообще он это делает?
— Спасибо, — шмыгаю носом я, вытирая лицо.
Сидя на краю своего тюфяка, он наблюдает за мной.
— Мы можем больше не говорить об этом? — Спрашиваю я, не подумав, и он ухмыляется.
— Ты была тем, кто хотел поговорить, — указывает он, когда снова забирается ко мне в кровать.
Обхватив его руками за шею, я притягиваю его к себе.
— Заставь меня забыть, Акс.
И он это делает.
Снова, и снова, и снова.
* * *
На следующее утро я просыпаюсь от мягкого храпа подо мной. Оторвав лицо от его груди, я поднимаю взгляд и, конечно же, Акс все еще спит. Он выглядит таким другим, таким спокойным. Даже когда он кажется счастливым, в выражении его лица всегда есть что-то еще. Что-то дикое.
Прямо сейчас он выглядит беззаботным.
Всего через несколько секунд после того, как я начинаю смотреть на него, его глаза открываются, вспыхивая, пугая меня. На мгновение возникает вспышка замешательства, пока это не проходит, и в его глазах не появляется улыбка.
— Доброе утро, солнышко, — беззаботно говорю я, и он хмыкает, обнимая меня крепче.
Возможно, он не жаворонок. Я снова кладу голову ему на грудь, счастливая тем, что существую в данный момент и он рядом.
— Спасибо тебе за прошлую ночь, — тихо говорю я.
Я чувствую движение его руки, поднимающейся, чтобы поднять мой подбородок, так что я снова смотрю на него. Он пристально смотрит мне в глаза, и я вижу, как за ними плывут тысячи слов, но он ничего не говорит. А ему и не нужно этого делать. Это не на шутку пугает, как сильно и быстро я влюбляюсь в него. Я чувствую, как что-то дергается у моей ноги, и, несмотря на собственную боль, я улыбаюсь ему.
Аксель хихикает, прежде чем застонать и сесть.
— Ничего подобного, из того, о чём ты сейчас думаешь, моё маленькое сокровище, — говорит он, — доставка скоро прибудет.
Я надуваю губы, и он крепко сжимает мой подбородок, страстно целуя меня, прежде чем встать. Он встает и потягивается, пока я восхищаюсь его мужской наготой. Здесь никогда не бывает много света, за исключением, может быть, нескольких часов в полдень, когда солнце стоит прямо над головой. Однако прямо сейчас я получаю более четкое представление о нем, чем до сих пор.
Его тело длинное, стройное и мускулистое, но не слишком. Среди татуировок, покрывающих его, я вижу серебристые шрамы, которые были, не так заметны в тусклом свете вечера. Я помню, как вначале он рассказывал о пламени, о том, как сильно ему, нравилось резать себя.
— Ты никогда не говорил мне, что за пламя одолевает тебя? — Рассеяно комментирую я, протягивая руку, чтобы провести по одному из шрамов на его бедре.
Его рука скользит вниз и сжимает мою, быстрее, чем я успеваю отреагировать. Я смотрю в его лицо, которое омрачено замешательством.
— Я-я… — он останавливается и садится на край кровати, прежде чем повернуться ко мне. — Блять.
Я бросаю на него вопросительный взгляд, но даю ему момент, в котором он, очевидно, нуждается.
— Ты заставила меня забыть, — говорит он шепотом, его глаза сверлят мои.
Я засмущалась, немного неудобно быть кумиром обожания прямо сейчас.
— Забыть что?
Он оглядывает свое предплечье, на котором, кажется, больше всего шрамов, и задумчиво смотрит на него.
— Ты когда-нибудь убивала человека? — Спрашивает он, немного шокируя меня вопросом.
— Да, — нерешительно отвечаю я.
Обычно в этом никто не признается, но я полагаю, что в Гробнице это было бы почти знаком чести.
— После… После смерти Джоша я была предоставлена самой себе. Я ввязалась не в одну драку, и меня несколько раз чуть не разоблачили.
Он кивает, полностью принимая это.
— Я никогда ни с кем об этом не говорил, — признается он, — но, возможно, тебе знакомо это чувство после драки или после убийства, чувство власти, которое приносит насилие и кровопролитие.
Я киваю, но не отвечаю. Это чувство, с которым мне никогда не было комфортно, тот адреналин, который пульсирует в тебе, когда ты выигрываешь бой. Мне это не нравится, но мне это знакомо. Он, кажется, принимает мой короткий кивок, продолжая:
— Когда я был молодым, здесь я научился драться. Мне и Итану в некотором смысле повезло. Да, мы были детьми, но по большей части другие заключенные были добры к нам. Даже эти дикари не причиняют вреда детям, а те немногие, кто пытался, продержались недолго. Так, нас учили. Только когда мне исполнилось шестнадцать, я бросил вызов Бренану, и прочувствовал свое первое убийство.
