Я могла прогнать его туда.
— Меня будет не так просто поймать во второй раз.
Я подняла голову, принимая и боясь одновременно. Я не знала, поцеловал меня он, или это сделала я. Губы не встретились нежно. Это был не милый поцелуй влюбленных. Его поцелуй был диким, он настойчиво прижимался губами к моим, сжал мою талию и притянул меня к себе. Он ощущался голодно, словно на самом деле хотел проглотить весь мир.
И я была голодна.
Потребовалась вся сила воли, чтобы остановиться. Перестать целовать его, пробовать его, желать его.
Как только голова прояснилась, я оттолкнула его как можно сильнее. Триумф на его лице убивал.
— Сделка завершена, — сказала я.
Триумф пропал, сменился уязвимостью и отчаянием, а потом он пропал.
Не исчез. Он вернулся в клетку в миниатюрном облике, и его лицо выражало гнев и горькое разочарование.
Я тоже это ощущала.
Я быстро надела на глаза повязку, чтобы не видеть его. Я не хотела представлять иной исход. Я не хотела видеть его отчаянное желание того, что я не дала ему. Я обвила проволокой дверцу, надежно закрыв ее, просунула в клетку набор для шитья и ткань. Вот. Я свою роль выполнила. Я не снимала повязку — не осмелилась.
Но я шепнула ему:
— Это был худший поцелуй в моей жизни.
— Я готов спорить на десять корон, что это был твой первый поцелуй, — бодро сказал он, но укол вины подсказал мне, что бодрый тон скрывал боль.
Зачем я жалела Сияющего? Я была дурой, если сочувствовала ему.
Одно я знала точно. Я не собиралась больше выпускать его из той клетки. У него было слишком много сил. И убийственные способности.
Глава тридцать четвертая
С тяжелым сердцем я прикрепила клетку к поясу. Я обещала, что понесу ее в руках, если они будут здоровыми, но руки были мне нужны для лука. Я забросала костер землей, но оставила палатку. Если все пройдет хорошо, я вернусь сторожить деревню у круга Звездных камней. Мне нужны были все припасы. Подумав миг, я убрала запасной хворост в палатку. Будет проще развести огонь на сухом хворосте, хотя дождь закончился.
Яркие звезды усеяли ясное небо, пока я шла по высокой траве с луком в руке. Боль меня уже не отвлекала, и я ощущала легкость и оптимизм, каких не было днями. Странно было осознавать, как сильно меня подавляла боль — словно бремя на спине.
Я не давала думать о другом, что теперь давило на меня. Вина. Не только за судьбы отца, певчего, Олэна и Хуланны — я была виновата — но и за судьбу Скувреля. Я старалась, но не могла распутать клубок эмоций и понять, ощущала вину за то, что заперла его, или за то, что выпустила. За поцелуй или то, что мне это понравилось. И я ненавидела себя за стыд. Ненавидела сильнее, потому что не могла решить, стоило ли ощущать вину еще сильнее.
Я давала этому гневу толкать меня по тропе. Не тони в нем, Элли! Пусть придаст сил.
Мне придется снять повязку. Я не подумала взять лампу, и хоть звезды светили ярко над долинами, их свет не проникал в лес. Придется слепо блуждать и в мире духов, и в реальном мире. Я фыркнула, пытаясь что-нибудь увидеть в тусклом свете. Я не хотела снимать повязку. Не хотела сталкиваться с тем, что скажет или сделает Скуврель.
Я провела ладонью по волосам и посмотрела на ладонь, удивляясь, что на ней не было темно-зеленых лоз с шипами. Татуировку магии было видно только в мире духов. Я стиснула зубы. Мне не нравилось, что это оставило след. И что Скуврель сделал это, не предупредив меня. И эта ненависть еще скажется на мне.
Но через пару шагов от тропы я врезалась в дерево и замерла. Придется снять повязку. Я с неохотой сдвинула ее, дала глазам привыкнуть к миру духов. И увидела сияние зеленых татуировок. Я поежилась от этого, любой фейри сразу увидит, что я была колючей и сложной. И что? Лучше быть нежной, как цветок, который просто раздавить? Как Хуланна? Нет уж.
Существа фейри выжгли следы в лесу. Клетка Скувреля ярко сияла посреди них, и он в ней тщательно мылся кусочком ткани и водой из наперстка.
Я игнорировала процесс. Он не был скромным.
— Пытаешься решить, какое существо поймать и убить? — игриво спросил он. — Я могу подсказать, но за цену.
— Хватит сделок, — буркнула я.
— Не нравятся мои игры?
— Я не играю в игры, — фыркнула я.
— О, играешь. Ты плетешь игры, как паук — паутину, и ты даже не знаешь, что делаешь это. Как очаровательно.
Летающие существа были маленькими. Я могла оставить их на потом. Меня больше волновали существа на земле, которые явно были хищниками. И единорог. Лошади были вспыльчивыми. А лошадь с рогом была еще хуже.
Я прикусила губу, пытаясь решить, какой из сияющих следов был его. Какой заставлял думать о единороге?
— Так обиделась из-за татуировки? — невинно спросил Скуврель. — Она почти идет тебе.
— Я могу жить с татуировкой, — парировала я, выбрав лиловый след. Он вызвал мысль о единороге. Он ощущался сильно, непредсказуемо и немного безумно. — Меня мутит после поцелуя.
Он рассмеялся, словно я хорошо пошутила. Я не слушала его, шла по следу, но медленно, чтобы не споткнуться об упавшие деревья и пни. Я могла избегать деревья, держась следа — единорог не мог проходить сквозь деревья, но он легко перешагивал спутанные кусты, которые я обходила минуты.
— Ты выбрала единорога, — Скуврель изобразил интерес. — Ты хоть знаешь, что единороги прокляты?
— Да, я — проклятие, — пробормотала я. Я продвигалась медленно. Если существо фейри выпустили навредить, оно легко могло это сделать.
— Если убьешь единорога, придется платить за голову.
— В смысле? — я пыталась отвлечься от страха, который возник от мысли, что я убью существо, которое видела. Оно было большим и прекрасным. Разве такое нужно убивать?
— Разные единороги из разных Дворов, — сказал Скуврель, голос был приглушен, словно что-то было на его голове. Я не смотрела. Это было не мое дело, он мог делать, что хотел, с тем, что получил в сделке. — Убьешь одного, заплатишь Двору то, что там попросят.
— Как налог?
— Да, — согласился он. — Но они могут попросить не монеты. Например, дни. Или пользоваться твоей ладонью. Или твое чудесное чувство юмора. Ты будешь ужасно скучной без него.
— Да, это страшнее всего, — я перебралась через бревно. — Быть скучной.
— Это ужасно, — сказал Скуврель и сделал паузу. — Хотя я не знаю. Я не бываю скучным.
— Угу, — сказала я, но я не слушала. Я что-то уловила. Шорох и приглушенный крик.
Я поспешила, насколько могла, не спотыкаясь. Лиловый след стал ярче, огибал призрачную версию леса.
Первым делом я увидела мертвого мужчину.
Он был смазанным призраком, словно его дух оставил после себя только шепот.
Над ним гордо стоял единорог, подняв рог в воздух. Он мерцал, будто тысяча звезд слетала с его кожи, будто пар от настоящей лошади. Он стоял на задних ногах, передними бил по воздуху, фыркая. Его дух был острым, угловатым, словно волк переродился конем.
От ужаса во рту пересохло, сердце запнулось. Он был огромным. И стоял тут.
Он уже кого-то убил. Наверное. Или мужчина был уже мертв до прибытия единорога.
Я проверила тетиву лука, глядя на сцену передо мной.
Я уловила скуление мужчины, увидела второго на дереве над единорогом. Но то дерево не могло выдержать его вес, и он свисал с гнущейся ивы, его голая спина была в дюймах от рога единорога, все еще бьющего передними ногами воздух. Ива не выдержит. Она сломается от его веса.
