— Почему они, мать вашу, розовые?! — плохо представляя себя в этой масти, предъявила я претензию в общем-то ни в чем невиноватому фейцу.
— Не целиком, — совсем не утешил меня мужчина.
— В каком смысле? Я что, пятнистая?!
Не надеясь на достоверное описание своей новой внешности и опасаясь, что Чары Инмира припасли для меня еще какой-нибудь подвох, я полезла в чемодан за косметичкой, в которой, разумеется, имелось зеркало.
По счастью, всё оказалось лучше, чем я могла бы предположить. А если говорить откровенно — магии Высоких Холмов, как стилисту, можно было ставить твердое «отлично». У корней я по-прежнему была темноволосой, с той лишь разницей, что теперь общий тон уходил в мягкий пепел. Затем волосы плавно светлели, ближе к концам становясь жемчужно-розового цвета. На щеках цвел нежный румянец, глаза мягко сияли всеми оттенками голубого. Мое превращение в фейскую полукровку, похоже, стало окончательным. Я перевела вопросительный взгляд на Лаэрна.
— Твоя красота поразит даже самых взыскательных, — ответил сид на не произнесенный вслух вопрос.
Он говорил убежденно, ни секунды не сомневаясь в своей правоте. Ещё никогда я не чувствовала себя такой красивой и желанной. Может, это светилось в его глазах, хотя с виду, он ни чем не выдавал своих чувств, по-прежнему олицетворяя образ идеального, лишенного сантиментов воина. А может, я просто это знала, угадывая его эмоции и мысли, словно далекое эхо.
Луг оказался очень большим. Я успела устать, пока мы шли вперед, удаляясь от места прибытия с целью выйти на дорожную развилку. Она находилась сразу за лугом и очень напоминала сказочное перепутье, которое так часто встречается в русских былинах. И даже камень имелся, вот только вместо знаменитого «Прямо пойдешь…» наличествовали непонятные знаки. Как пояснил Лаэрн, Меч, пронзающий щит — означал Железный Двор и вела к нему дорога, что поворачивала направо. Прямая грунтовая лента вела в Темный двор и обозначался он клубком змей, выползающих из сосуда. Налево лежал путь ко двору Света и Соли и там же, но чуть южнее, находился Двор Ветра и Грома. Их ещё называли Светлый и Сумеречный. Светлый Двор изображался короной и глазом, источающим слезы, а Сумеречный — трехрогой горной вершиной с опрокинутым полумесяцем и восьмиконечной звездой в его колыбели.
Мы свернули направо. Верный чемоданчик бодро катился по утрамбованной дороге. Однако уйти нам удалось совсем недалеко. Вдруг, по непонятной причине, всё внутри меня стянулось в тугой узел и закаменело. Я резко затормозила, прижав руку к горлу.
— В чем дело?
Шедший немного впереди Лаэрн тут же остановился и посмотрел на меня.
— Я не знаю, — просипела в ответ.
Голосовые связки, как и мышцы шеи, словно одеревенели от ужаса. Очень глубокого и первобытного, вдвойне непереносимого, так как было совершенно неясно, что именно его порождало.
Осмотревшись вокруг, я не обнаружила ни единой причины для столь бурной реакции. По бокам от дороги шли голые степи. Где-то на горизонте виднелся лес и по-прежнему повсюду царило полнейшее безлюдье. Если так, конечно, можно сказать о фейри.
Но в груди всё отчетливее крепло чувство, что идти мне следует совсем в другом направлении. Я оглянулась назад, где все еще были хорошо видны и камень, и разбегающиеся от него пути. Зафиксирован свой взгляд поочередно на каждом и прислушавшись к себе, я вдруг поняла.
— Мне обязательно нужно попасть в Темный Двор!
— Это верная смерть. Темный Двор — последнее место в обоих мирах, где тебе нужно оказаться.
— Нет, — впадая в подобие легкого транса, упрямо повторила я, — мне нужно туда! Иначе случится нечто непоправимое. Он не скажет. А она не перестанет спрашивать.
Я не до конца понимала, что несу. Знала лишь, что каждое слово — правда. И боль и ужас, что сейчас заполняли сознание до краев, были не мои, но отчего-то эти страдания я переживала как свои собственные. На автопилоте я развернулась и зашагала обратно. К камню.
Жесткая мужская ладонь осторожно, но решительно обхватила моё предплечье, и я остановилась.
— Отпусти меня!
— Нет. Поверь, ты не готова столкнуться с Умбрией и её пристрастием к извращенным играм.
— Но я должна. — Слезы градом покатились из глаз.
От мысли, что могу не откликнулся на отчаянную беззвучную мольбу, волосы вставали дыбом. Решимость следовать туда, куда меня зовет кто-то невидимый, наверное, отразилась на лице. Лаэрн в раздражении поджал губы, а затем резко распахнул крылья и, схватив меня в охапку, взмыл в небо. Подобный маневр получше звонкой пощечины развеял оковы колдовского транса, и я обиженно заверещала, осознав, что мой чудесный и такой необходимый чемоданчик, остался валяться внизу, в дорожной пыли.
Ни Высший, ни я, не заметили, как в том месте, куда упали капли моих слез, проросли бурые побеги. Из них вышли скороспелые бутоны, которые тут же пышно расцвели, переливаясь всеми оттенками золотого и малинового.
Впервые за тысячу лет в Инмире распустилась аврория — ценнейший и, казалось, навсегда утраченный «цветок зари».
IX глава: Пустые земли
Чем дальше мы удалялись от перепутья, тем слабее я ощущала парализующий всякое критическое мышление призыв. Злость и обида на Лаэрна за то, что он игнорировал моё мнение, и за потерянное по его вине имущество росли и крепли, превращаясь в молчаливую отстраненность. Кричать и ругаться все равно не было смысла. Феец стоически не реагировал на любые провокации. Даже окончательно покоривший девичье сердце вьюн, который довольно болезненно жалил твердолобого сида в ответ на сильные эмоции своей хозяйки, оказался не способен заставить этого чуждого компромиссов мужика повернуть обратно.
Летели мы долго. В какой-то момент висеть у фейца на руках наподобие мешка с картошкой стало так неудобно, что я таки нарушила свой обет молчания и сообщила сиду об этом. Тогда Лаэрн просто обернулся гигантской птицей и я, замирая от страха, оседлала его, крепко вцепившись в покрытый упругими перьями загривок.
Путешествовать таким способом стало в разы удобнее. Особенно когда я убедилась, что свалиться вряд ли получится. Высота была впечатляющая, открывшиеся взору виды потрясающих пейзажей зачаровывали. Правда, бивший в лицо холодный ветер несколько притуплял восторг от этой прелюбопытнейшей экскурсии.
Полет наш длился долго. Я не переставала в душе поражаться той неимоверной силе и выносливости, с которой обернувшийся орлом Высший преодолевал столь неблизкий путь. Мы летели почти сутки, пару раз останавливаясь исключительно по нужде, чтобы я смогла «припудрить носик» в ближайших, подходящих для подобных целей кустах. Гораздо позже, когда стало известно о возрождении аврории, я нередко гадала, не выросло ли на тех памятных местах еще чего-нибудь примечательного?
Грань, за которой начинались печально известные Пустые земли, была хорошо различима издалека. Она начиналась с широкой полосы каменисто-песчаных столбов, то поодиночке, то целыми группами сторожащими покой блекло-бурой пустыни. С высоты нашего движения я видела, что пески тянутся километра полтора, а затем начинается туманная каменная пустошь. Неприветливая бесплодная земля, накрытая крышкой тяжелого мутно-серого неба. Поселиться там мне совсем не хотелось. Однако Лаэрн вовсе не спешил делиться своими планами и не оставалось ничего другого, как гадать, мысленно задаваясь вопросом, куда же с таким неистовым упорством он держит свой путь?
Мы приземлились, едва пески остались за спиной, уступая место, казалось, бесконечной каменной равнине. Вернув себе человеческий облик, мужчина извлек из заплечных ножен меч и выверенными росчерками острого клинка нарисовал какую-то закорючку. Она проступила прямо в воздухе и напомнила мне рыболовный крючок, более длинный хвостик которого трижды пересекали короткие параллельные линии. Как только изображение истаяло, сквозь многочисленные трещины в здешней породе тонкими струйками стал просачиваться, собираясь в длинную нестабильную фигуру, черный дым.
