Даже ты их заметишь из всех – они трое помогают на стройке дома…
– В котором будут жить сами.
– И не только, Элиза, они помогали копать землю, они приносят дрова к общему костру, и… – Барб замолчала, на лице ее появилась тень, какая бывает у людей, которые не хотят доверить чью-то тайну, но знают, что сделать это придется.
– И? Говори, Барб, ты знаешь, что я не враг, и ты знаешь, что мне лучше знать все.
– Они сказали, что солдаты хотят уйти на север.
– Куда именно?
– К Гудзонову заливу, чтобы заняться шкурами, а если там ничего не выгорит, пойти дальше, там нашли золото. Они зовут нас с собой. Девочки не глупые, да и я слежу, чтобы они лишнего не ляпнули. Они пока просто слушают и выспрашивают.
– Но могут и убежать с ними, так?
– Да, могут.
– А ты?
– Я может и воровка, но не дура, Элиза. Доверить свою жизнь солдатикам, которые с влажными глазами ночами гладят вышитые на сорочках мамами буковки их имен? – она хохотнула и присела на ведро. Я повторила за ней.
– Не жалко девчонок отпускать с ними? Пропадут ведь.
– А я сказала им, что дуры мне не нужны. Пусть сами решают.
– Не все знают наши планы на весну, Барб, а только те, кого мы выбрали. Из сестер только трое кроме меня, а из ваших – Клер и ты, а остальные – тебе решать. Нянек у нас нет.
– Да я поняла, поди не раз замужем. Скажи, а от чего вы с Клер так сдружились то?
– Не знаю, есть в ней что-то. Сильная она, хоть и притворяется слабой. Думает много, замечает все.
– Она первые месяцы в тюрьме только ревела и спала. Чтобы есть стала, пришлось ее запугать, что через лейку похлебку вливать будем. А как с тобой говорить начала – другая совсем стала.
– Ты тоже стала, Барб. Люди меняются. Вон, даже «Малышка» больше не матерится. Что хочешь делай, но, если вы этим молокососам хоть слово о наших планах скажете, я найду как показать вам истинный страх. Ты бы тоже это говорила, если бы от тебя зависела жизнь дорогих людей. Мне многие уже стали дорогими, вижу, ты об этом спросить хотела.
– Обещаю, Элиза. Идем, надо ощипать птицу, сегодня я на кухне, – она ухнув встала, взяла ведро и пошла раньше меня. – Давай, поднимай свою тощую задницу. Клер сказала, что ты сегодня готовишь какое-то питье, не помню название.
Я хотела попробовать сделать из крахмальной жижи, что отстаивала от картошки, кисель. Мы нашли на пригорке клубнику. Ягоды были не сладкие, однобокие, но очень ароматные. Часть мы намяли, добавив в чаи, но после этого нашли еще поляну, на которой собрали очень много. Клер велела каждое утро ходить и собирать, чтобы она посушила их на зиму. А я хотела ненавистного за все время в детском доме киселя. Сладкого, густого, пахнущего ягодами. Мда, ценностные ориентиры скачут как зайцы на охоте.
– Бланманже с киселем, – шептала Клер в ухо Барбаре когда я подошла к кухне. Сквонто колотил навес над костровищем и столом, на котором делались заготовке к обеду.
– Думаешь, будет дождь? – я подала ему гвозди, которые он пытался нащупать в траве.
– Утром будет. И здесь все зальет. Река станет большой, и забор этот смоет в море, – он показал на криво скрученные ветки вокруг забора общины. Видимо, они пытались пропустить вертикально ветки между тремя горизонтальными перекладинами, только вот, от кого была эта защита, я так и не поняла, потому что животных в общине не было.
– Ты видишь это по каким-то не заметным нам признакам природы?
– Признакам? Что это такое?
– Ну, если ласточки низко летают, это к дождю, или, если вечером красный закат, значит, утром будет жарко.
Он долго и молча смотрел на меня. Положил молоток и повел меня в сторону леса, взяв за локоть. Я оглянулась и поймала взгляд Клер:
– Сквонто, если ты прибьёшь её язык к дереву, я подарю тебе все ленты, что есть у меня, и еще добавлю колокольчики от безрукавки, – она потрясла железные наконечники на шнурках.
– Вы любите друг друга, да? – Сквонто подтолкнул меня вперед, и мы вошли в лес. – Ты не чувствуешь, что воздух стал другим?
– Нет, все точно так же, как и вчера, и позавчера.
– Смотри, – она присел к огромному, выше бедра, муравейнику, который рассматривать можно было и стоя. Он дернул меня снова за локоть, и я присела.
– Ну, муравьи, они бегают так с утра до ночи.
– Нет, сейчас они бегают быстрее, они уже знают, что их ждет, и начали заделывать входы в муравейник, – он палочкой указал на небольшое отверстие, которое изнутри сейчас заваливали трудолюбивые строители.
– Ты каждый раз ходишь смотреть муравейник, чтобы знать погоду?
– Только в детстве. Меня водил к нему старик. А потом я сам стал чувствовать разницу в воздухе, в голове, – он потер виски. Скорее всего, он чувствует смену давления. Если уметь анализировать простые вещи, жизнь становится простой и понятной.
– Очень интересно, Сквонто, а я уже несколько дней жду дождя, и все никак не могла узнать – можно ли заранее узнать.
– Спроси у Сквонто, или у Пэвэти, она тоже знает это. Почему вы не любите губернатора, Элиза? – он подошел так близко, что мне стало не по себе – за мной был огромный муравейник, а передо мной большой и сильный мужчина, выросший в этом лесу.
– Женщина не должна верить никому, Сквонто, иначе, ее ждут проблемы.
– Она может верить отцу и мужу. Она может верить брату и вождю.
– Ты видишь здесь моего отца? Наши вожди не такие как ваши, и ты тоже уже другой, Сквонто, ты тоже веришь только себе.
– Я верю своим глазам и своему сердцу. Ты тоже, Элиза, но ты не вампаноаг, но и не англичанка.
– Продолжай верить сердцу, Сквонто, как и я, – я рискнула отодвинуть его, и он поддался – отошел и пошел следом за мной.
– Сестра, Клер сказала, что ты приготовишь блан – ман – же, – с трудом проговорила Барабара.
– С киселем? – настроение поползло вверх.
– Да, с ним. Давай, чем тебе помочь?
– Можешь срезать колокольчики с корсета Клер? – я шепнула в ухо Барбаре и многозначительно подняла и опустила брови.
– Колокольчики? Да я мастер по отрезанию колокольчиков! - она повторила историю с бровями, дав понять, что она в деле.
– Сделай это, детка, и я приготовлю вам не только кисель.
– Что это вы задумали? – за нашими
