простенькими веточками садовой ромашки с нежными лепестками оливкового цвета. Потом над пышными лилиями. И наконец… магнолия.
Три веточки на длинных стебельках.
В чёрных волосах Глера было две бирюзовых ленты, одна у основания хвоста, вторая ниже на три дюйма. Это была модная причёска, и почти у каждого третьего обладателя таких же красивых длинных волос они были перевязаны именно так.
Глер снял нижнюю ленту, и его хвост стал самым обычным. Он перевязал белоснежные магнолии бирюзовой лентой, оставив длинные шёлковые концы свободно свисать.
– Как мило, – томно произнесла графиня.
– Очень, – кивнула Эмма.
– Ну же, леди Эммоджен, идёмте становиться в фигуру!
Эмма кивнула, на секунду встретилась взглядом с Глером и еле заметно улыбнулась. Не смогла не улыбнуться. Будь её воля, она бы как на духу выдала всё, о чём теперь думала.
Дамы уже стояли кружком в ожидании кавалеров. Заиграла музыка. Поговаривали, что раньше нувар был совершенно иным танцем, но теперь это было сложное, полное множества затейливых фигур действо, где точно нужно знать, что делать.
Джентельмены выстроились широким кругом в вольном порядке и всякий раз, как дамы останавливались, один из них выходил, искал ту, с которой желает продолжить танец, и дарил ей цветы.
Музыка то остановится, то заиграет снова. Раз… два… три… очередь Глера.
Он вышел, и в кругу дам волнительно зашептались.
Отчаянно краснеющая Эмма слышала, как все восхищаются и сравнивают Глера с другими.
“Ах, как хорош…!”
“Магнолии? Как интересно… И не будет этих шипов…”
“Он перевязал лентой, как мило!”
“Он мой… ясно?” – подумала Эмма и поняла, что с каждым шагом Глера к ней до жути боится, что он свернёт к другой. Она следила за каждым его движением, за каждым взглядом, и он чувствовал это напряжение собственной кожей.
Раз! И магнолии уже в её руке.
Два! И Глер сжимает её пальцы в своих.
Три! Он касается талии, кляня плотный корсет.
Четыре! Увлекает за собой, и Эмма даже не следит за ногами, потому что растворилась в этом внимательном взгляде.
“Какие у него зелёные глаза… Они напоминают листву дерева летом… с тёплыми жёлтыми крапинками…”
Эмма всегда об этом мечтала. Забыть себя, танцуя с кем-то, не слышать и не видеть окружающих, наплевать на музыку и такт. Так она и представляла свой первый бал, свой первый настоящий танец. Ради этого столько ждала…
Теперь её рука с магнолиями на его плече, голова склонена набок, грудь вздымается при каждом вдохе, и это единственное, что задаёт ритм. И они кружатся… кружатся…
Как он смог её зачаровать?
Думает ли он о том же?
Почему они тут?
Глер прижался лбом к виску Эммы и… закрыл глаза. Его большой палец рисовал узоры на тыльной стороне её ладони, а мысли витали где-то в воздухе наравне с музыкой. И кружились, кружились, как пары, уже сошедшиеся в танце.
Тепло. Между Эммой и Глером было такое тепло, что оба ощущали дыхание холода за спиной. Эмма чувствовала, что губы Глера почти касаются её щеки. Что пальцы его руки, сжимавшей её талию, теперь касаются обнажённой спины, что тела стали чуть ближе, чем были, и всё превратилось в настоящую катастрофу.
– Мы…
– … совершаем…
– … непоправимое.
Они говорили одни и те же слова, потому что понимали друг друга. Они говорили то, что гложило их изнутри, потому что иначе оно могло попросту свести с ума.
– Я не хочу вас терять.
И оба остановились, будто музыка больше не подгоняла и не просила двигаться. Случился переполох, пары сбились с ритма, послышался недовольный говор.
Глер сказал то, чего говорить не имел права.
А Эмма совершенно неуместно затрепетала от этих слов.
– Офицеры? – удивлённый голос графини вывел супругов Гри из оцепенения, а танцующих из недоумения.
– Кажется, мы пропали, – шепнула Эмма и Глер ощутил дыхание этих слов на своих губах.
Глава о неразумных доводах разума
Гости графини Чарасской толпились у парадных дверей и с интересом разглядывали офицеров королевской стражи. Все были взволнованы и, несомненно, настолько чисты перед законом, что ни на миг не усомнились в том, что пришли не по их душу.
Эмма и Глер оказались скрыты за любопытствующими да так и остались стоять, вцепившись друг в друга, словно в надежде на спасение.
– У нас не больше минуты, – тихо, почти спокойно произнёс Глер, не сводя глаз с Эммы. – Нам нужно незаметно покинуть комнату и выйти, для начала, в сад.
– Есть идеи? – так же тихо вторила Эмма, почти касаясь губами воротника Глера.
– Увы, я не маг воздуха, чтобы скрыть нас, и не обладаю звериной силой, чтобы стать мухой.
– О, я бы сейчас с радостью стала мухой… – в отчаянии шепнула Эмма и кинула быстрый взгляд на спины гостей.
Офицеры зачитывали с чем пожаловали.
– … Глер Мальбек… по слухам…
– Ради святой силы, хоть что-то, – взмолилась Эмма. – Я верю, что вы…
А Глер просто кивнул, не дав ей завершить молитву. Крепко сжал дрожащие пальцы Эммы и даже кривовато улыбнулся.
– Неужели никогда и ничего не будет получаться легко?
– О, и не говорите…
За их спинами никого не было, только опешившая прислуга. И всё-таки уходить теперь подозрительно, потому Глер замер, обдумывая, как поступить.
– В обморок, живо, – велел он, почти не размыкая губ, и Эмма, как дрессированная собачка, тут же стала заваливаться на спину.
– Дорогая?! – воскликнул Глер, подхватывая её на руки. – Прошу прощения, господа, мы будем в саду! Моей супруге стало плохо от волнения.
– О, конечно! – не оборачиваясь, отмахнулась хозяйка вечера.
Офицеры пристально вгляделись в пару, что стояла за спинами гостей, но из-за высоких причёсок дам с трудом можно было угадать только молодых людей в приличной одежде.
Глер не
