Новости выходили без перерыва! В утренней, вечерней газете. Приходили письмами со всех концов страны. Владельцы поместий в Мерло, Нарве, Анчеллоте и Гаме, не бывшие в этот сезон в Лавалле, радостно делились сплетнями. Из Гриджо расползались, как тараканы, тревожные новости. Перевранные, переиначенные, искажённые. И до курорта, лежащего на юге страны, на противоположной от Гриджо стороне, всё это доходило в самом скверном виде.
Бал в разгаре! А музыканты всё тоскуют, потому что никто не дал им знак начинать. Ужин стынет, потому что не завершилась беседа. Споры бушуют, догадки и домыслы сыплются, как горох из порванного мешка.
В это пекло и попала чета Гри, вошедшая с приличным опозданием.
Эмма тут же взяла с подноса проходящего мимо официанта шипучее розовое вино и сделала большой глоток, пока никто не видит. Она нервничала и тряслась, как осиновый лист. Уже предвкушала чего наслушается, сколько нового узнает о себе…
Глер отвёл на секунду взгляд от её спины и мрачно окинул присутствующих, подмечая, что никто особенно не смотрит на только что вошедших гостей.
Спина Эммы странно волновала Глера уже четверть часа, с того момента, как была замечена.
Никогда прежде не возникало ни единой мысли, что у женщин…(есть спина) бывают… (спины??)… словом, Глер не понимал, что именно его волнует.
Эмма смогла закрасить волосы и провела с ними некую… “беседу”, потому сейчас несколько идеальных чёрных локонов, без намёка на бирюзу, лежали как раз между двух лопаток, обтянутых тонкой молочной кожей. Глер, в силу своей исключительной "романтичности", думал об этом именно так: “Лопатки, обтянутые кожей!”, он невольно представлял какие они, как двигаются когда Эмма идёт, шевелит руками, плечами, когда она дышит. Их кто-то напудрил или они всегда были матовыми?
У платья Эммы был ужасно низкий вырез на спине, по сравнению со всеми предыдущими платьями, кроме, разве что, самого первого. Кружево было молочным, еле отличимым от цвета кожи, и потому невольно представлялось, что ткани нет вовсе.
А ещё позвонки… этот ровный ряд жемчужин-позвонков как раз между чёртовых лопаток. И шея. Она оказалось тонкой, будто у цыпленка. И талия, не толще шеи, так решил Глер.
– У вас не уз…. – он осёкся.
Неприлично интересоваться, не узок ли корсет дамы.
– Что? – Эмма повернула голову, и стал виден её профиль. Его украшал накрученный чёрный локон, а ещё щёки казались особенно румяными, но это могло быть от быстро выпитого вина.
Глер кашлянул и не ответил. Потому Эмма поврнулась к нему всем телом, и он, будто до этого не видевший своей собственной “жены”, отступил.
Ни в темноте кареты, ни в полумраке гостиной, мистер Мальбек не удосужился рассмотреть ту, что сегодня станет с ним танцевать. И пока его внимание было полностью сосредоточено на позвонках и лопатках, ускользнуло всё остальное.
– Вы что? – голос Эммы был напряжённым и немного разочарованным.
– Ничего, вы… прекрасно выглядите, Дженни.
Она хотела было улыбнуться в ответ, но вовремя себя отругала и сдержалась.
– Не стоило. Я ждала комплимента ещё дома.
Чёрная, изогнутая будто по велению кисти художника-идеалиста, бровь взлетела, а губы сложились сердечком.
– Простите… там был полумрак. Теперь… я вижу.
Эмма наконец не смогла сдержаться и разулыбалась. И таким очаровательным показалось её лицо, такой милой улыбка, что Глер не сдержался, сделал к ней шаг и сжал её пальцы. Тёплые, сквозь тонкую перчатку, тонкие. Такие тонкие для его руки, что безумный трепет охватил сердце.
– Идёмте, – с улыбкой позвал он, спустя несколько секунд.
– Идёмте, – кивнула она.
После череды приветствий и очередной порции сплетен, которых Эмма теперь старалась избегать, хозяйка вечера объявила, наконец, ужин, и все проследовали в столовую.
Это было так пышно и вычурно, что Эмма не сдержалась, шепнула Глеру:
– Вы только посмотрите! Она подаёт три блюда в шесть вечера, и всё это на серебре, – но он шутки не понял и только покачал головой.
– Дженни… нам ли судить? Наш дом в Анчеллоте вполовину меньше этого съемного жилья!
И Эмма прыснула, прикрывшись рукой, а Глер спешно сделал шаг вперёд, чтобы закрыть её от присутствующих.
– Вы привлекаете внимание, – шепнул он, поворачивая к Эмме голову, и теперь она наблюдала, в свою очередь, за его профилем.
– А вы меня смешите, – уже без смеха ответила Эмма и покраснела.
Сколько бы Глер ни любовался этим вечером своей “женой”, ни за что бы он не догадался, что уж она-то с него глаз не сводила весь предшествующий балу день.
Пока собирала его наряд.
Пока делала замысловатый хвост из его гладких волос.
Пока повязывала галстук, касаясь костяшками его подбородка.
“У него что, глыба льда вместо сердца?” – то и дело возмущался внутренний голос.
“И не говори… и не говори…” – грустно подтверждала все догадки Эмма.
Перешёптываясь весь ужин, оба с нетерпением ждали, когда объявят небольшой отдых.
Это был не первый бал Глера, но Эмма никогда не присутствовала позже ужина и теперь страшно волновалась.
Обычно не достигшие шестнадцати лет девушки покидали вечер в течении четверти часа, пока взрослые отдыхали и прогуливались по саду. Пропадавшая в колледже Эмма так и не побывала ни разу до той части, когда приходили музыканты, а не просто несколько умеющих играть юных дам, и начинались настоящий танцы. Конечно, почётно в четырнадцать танцевать до ужина с сыном какого-нибудь графа или даже герцога, но не побывать ни разу на вечере…
Теперь Эмма волновалась, будто ей снова шестнадцать лет.
Она не могла усидеть на месте и то и дело норовила выйти из-за стола.
– Вы что? – наконец спросил Глер, и их взгляды пересеклись.
Эмма была крайне возбуждена и взволнованна, а он совершенно спокоен. Теперь, видя состояние “жены”, Глер и сам нахмурился.
– Я… мне, пожалуй, нужно проветриться. Можем мы…
– В сад? – он кивнул и встал, чтобы помочь Эмме.
Они вышли на крыльцо, и оба глубоко вдохнули солёный воздух Лавалле.
Это было чарующе, морские южные ночи всегда
