— Если думаешь, что избавлюсь от нее, то не стоит, — повторил он мысль, будто пытаясь донести до меня суть в ином исполнении. Но глухим идиотом меня не считал. Только чего он ждал? Моей радости по этому поводу? Может, глухим идиотом тут был он?
— Ты считаешь, что меня это… что? Должно обрадовать? — потребовал я неожиданно низким рычащим голосом.
Честно, я бы уши поджал, если бы на меня сейчас так нарычали. И медведь едва не поджал тоже. Он что, боится меня? Меня? Раскатанного тонким слоем между молотом и наковальней? Я чуть не рассмеялся. Пришлось сжать зубы и послушать ответ.
— Я знаю, что ты уже терял избранную, — направился он обходить меня медленно по кругу. А я не понимал, что это за спектакль такой тут разыгрывается. — Ты же понимаешь, что тебе ее не отдадут теперь. Или позволят посещать в очередной тюрьме, потому что понимают — я вас везде достану. — Витиеватые речи, видимо, помогали ему как мантры. Стерегов приосанился, наконец, заиграл желваками и начал давить эмоционально. — Ты не можешь ее вытащить. И я вижу, ты уже просчитал все варианты…
Как бы ни хотелось посмеяться над его когнитивными ошибками мышления, но не выходило — я действительно все просчитал.
— Ты меня что, уговариваешь? — оскалился я, хоть и содрогнулся внутри от этого. Зачем я трачу время на него?
Я надеюсь…
Как идиот.
Что он сейчас попросит меня о чем-то, и Марина будет ценой.
— Просто предупреждаю, — снисходительно пожал он плечами. — Перебежишь мне дорогу, я тебя убью. А Марина любит тебя. Не хочу ее расстраивать, она заслуживает большего.
— И когда же ты это рассмотрел? — А теперь я почувствовал противную слабость.
Он размазал меня тут по полу, втер в пыль…
— Давно, — оскалился он. — Иногда ведь надо потерять, чтобы понять ценность потери…
— Убогим-то да. — И это стало последнем гвоздем в крышку моего гроба. Я опустился до словесного унижения от собственной слабости.
Стерегов довольно ухмыльнулся:
— Рад, что мы поняли друг друга.
Я вышел в коридор и на удивительно твердых ногах направился к лифту.
* * *
44
* * *
— Да, у нас были сложности, — «каялся» Иосиф собравшейся комиссии, изображая из себя небывалую заинтересованность во мне. Мудак! — Но не поэтому ли существует этот центр? Проблемы были и будут, но теперь я уверен — мы с моей девочкой их преодолеем. Тем более, у вас есть слова Марины.
Я почти не слушала никого вокруг. Мне задавали вопросы, повторяли снова и снова… А я могла думать только о расползающейся черной яме в душе. Нет, так всегда было, когда кто-то уходил из моей жизни. Но настолько несовместимо с этой самой жизнью — впервые.
— Марина, вы признаете право господина Стерегова?
— Да, да…
— Как же вы оказались в ситуации, когда Тахир Сбруев предложил вам стать его избранной, и вы согласились?
— Я думала, что не вернусь назад. И жизнь с Тахиром казалась мне… возможной…
— Просмотрев камеры, на которых вы запечатлены…
— Марина, не надо, — вдруг вырвал меня из оцепенения знакомый голос.
Я подняла взгляд на… как же его? Геральт который… Он что, все время тут был? Вокруг как-то подозрительно стихло все, будто мы оказались с ним в вакууме. Мужчина навис надо мной, развернув к себе вместе с креслом.
— Не подписывай. Не соглашайся, — жестко отчеканил он, положив ладонь поверх договора. — Я смогу вас спрятать.
— Тахир вам не верит, — спокойно ответила я. — А я верю ему. И не хочу, чтобы он пострадал…
Геральт скрипнул зубами:
— Если дашь показания против Стерегова…
— Мне нечего вам рассказать. Он не идиот показывать мне что-то, что может сработать против него…
Я врала. Потому что за несколько недель до моего побега Иосиф… то есть, Михаил будто решил, что я и правда уже могу знать все.
Сначала он наорал на меня, что картины мои никому не нужны. Сорвался будто на ровном месте. Пришел и разбил картину, над которой я работала, вдребезги. Но потом вдруг смягчился. Пытался втереться в доверие, разговаривать… Но от такого его внезапного расположения я совсем потеряла покой. И сбежала. Это было несложно. Видимо, не все сотрудники Михаила были оборотнями. Когда я вышла из женского туалета в другой шмотке, забрызганная дешевым парфюмом с ног до головы, на меня даже не взглянули. Простой прием, старый. Но для тех, кто уверен, что пленница никуда не денется, оказался вполне годным.
— Не ври, — вернул меня Геральт в реальность резким приказом. — Если бы не знала, стал бы он за тебя такую цену ломить…
— Вы давите на мою самку, — послышалось злое рядом, и мой несостоявшийся защитник вперил неприязненный взгляд мне за спину, а мир будто спустили с паузы. — Прошу этого не делать, или я буду вынужден привлечь вас за противоправные действия…
— Не тебе мне говорить про противоправные действия, — огрызнулся Геральт. — Я все равно тебя прижму…
— Жду с нетерпением. — Ладонь оборотня легла на документ, и он пододвинул его ко мне: — Подписывай. И поедем.
Как я ненавидела эту тюрьму еще вчера…
Зато теперь время здесь показалось мне лучшим в жизни, а место — храмом, в котором хотелось попросить оставить нашу комнату с Тахиром нетронутой. Только уже сегодня ее уберут, обезличат, выгребут мои краски с кистями, возможно даже соберут комплект пуговиц с его рубашки… и отправят на помойку.
Договор перед глазами едва не утонул в слезах, побежал мутной акварелью и расплылся окончательно. И когда Михаил поднял и сгреб в объятья, я даже не нашла смысла сопротивляться. Только беззастенчиво заливала его пиджак весь невообразимо длинный путь к лифту.
— Мне нужно к врачу, — шмыгнула носом, отстраняясь.
— Ну давай зайдем. Покажи только куда.
Его странная покладистость нервировала. Понятно, что он играл на публику, но какой ждет счет за эти его старания? Хотя. Тахир же сказал, что он меня убьет.
Только у меня даже в мыслях не мелькнуло, что он попрется со мной в кабинет Катерины.
— Катя — женский врач! — возмутилась я у дверей. — Я не буду говорить с ней при тебе!
— Ты теперь — моя, — склонился он ниже, сверкая желтыми глазами. — И мне важно все о тебе знать.
Я неприязненно скривилась на его участливую физиономию, когда на наши препирательства у кабинета возникла Катерина.
— Останьтесь за дверью, — холодно приказала она, вперив злой взгляд в Стерегова.
Тот только надменно вздернул подбородок, но подчинился, а меня пропустили в кабинет. Стоило дверям закрыться, я заплакала, и Катя утащила меня на кушетку, спрятав в объятьях. Она ничего не говорила, позволяя мне выплакаться, а я долго не могла успокоиться. Все здесь напоминало о Тахире.
— Знаешь, а я только что из хирургического отделения, где его сын лежит, — тихо заметила Катя. — Тахир там…
Я взяла себя в руки и вытерла слезы:
— Кать, ты присмотришь за ним? — заглянула ей в глаза.
Она только пожала плечами:
— Я постараюсь…
— Пожалуйста, уговори его жить. Пусть пьет таблетки, ходит на уколы и постарается обо всем забыть…
Она смотрела мне в глаза все это время, и ее взгляд не обещал мне ничего из того, чего мне бы хотелось.
— Я не могу допустить, чтобы он пострадал. Этот, — я кивнула на двери и понизила голос, — страшный беспринципный ублюдок. Его никто не сможет остановить, когда он решает, что кому-то не жить…
Катя кивнула.
— У меня тут есть для тебя… — Она поднялась и взяла пакет со стола. — Витамины. Тебе пригодятся. По одной утром и вечером.
Я кивнула, не в силах больше слова сказать. Раскрылись двери, и в кабинет вошел Стерегов.
— Жду вас на прием через неделю, — вдруг сообщила Катя безапелляционно. — И, пожалуйста, без опозданий, хорошо?
— Какие-то проблемы? — сузил на ней взгляд оборотень.
— У Марины очень ранимая душа, — неприязненно объяснила она. — Стресс очень вреден для женщин. Поэтому постарайтесь создать ей условия для продолжения терапии. Назначения у нее есть.
