class="p1">— Если бы у тебя не было иммунитета, — спросил он, — ты бы тоже, как Одри, велела мне смотреть в сторону?
— Скорее всего, — не стала врать Тэсса. — Моя правда — не то, что я готова обрушивать людям на голову.
— Понятно, — сухо произнес Фрэнк, осторожно коснулся губами ее макушки, щеки, подбородка, а потом отступил и поспешил подальше от Тэссы. Спасался бегством.
Она вздохнула.
Все равно эта ночь плохо подходила для секса — корова Елизавета сама себя не найдет.
Только открыв дверь из гаража, Фрэнк понял, что воспользовался не тем выходом и вместо улицы оказался в доме Тэссы.
Он ощущал себя дураком, вот почему сразу не сообразил, куда идти.
Его тело откликалось на Тэссу — что неудивительно. У него давно не было нормального секса, не считать же парочки проституток, которых он снял сразу после тюрьмы.
Но трах со шлюхой и трах с женщиной, которая волнует тебя, — два совершенно разных траха. И он понятия не имел, почему ушел от Тэссы сейчас.
Всего на одно крохотное мгновение ему захотелось чего-то большего, чем вспышка страсти в гараже. И теперь он страшно об этом жалел, и от возвращения к Тэссе его удерживало только опасение, что она окончательно примет его за идиота.
Очевидно, что ни ему, ни ей не нужны никакие отношения.
Скрипнув зубами, Фрэнк увидел того, на ком можно было сорвать испорченное самому себе настроение.
Чокнутый художник Холли Лонгли возлежал на диване с книгой на коленях и безмятежно смотрел на море за французским окном.
— А, — кровожадно прорычал Фрэнк, — как тебя там? Долли? Полли?
Тот вздрогнул и посмотрел на него растерянно, как смотрит всякий приличный человек, если на него набрасываются без всякого повода.
— Холли, — сказал он с запинкой.
Фрэнк подошел вплотную, навис сверху, излучая агрессию и угрозу. Предзакатное низкое солнце внезапно разорвало тучи и бросило на Холли Лонгли золотистый отблеск.
От этого он казался не человеком, а произведением искусства, вроде статуи.
Глаза, похожие на прозрачное море в ясную погоду, смотрели прямо в глаза Фрэнка.
— А ты не мог бы, — сказал Холли Лонгли, быстро облизнув сухие губы, — снять футболку?
Рука Фрэнка стиснула его тощую шею прежде, чем мозг успел подключиться к происходящему. За семь лет заключения реакции были доведены до автоматизма.
— Жить надоело? — проревел Фрэнк, с удовольствием наблюдая, как бледнеет нелепый художник.
— Я бы хотел тебя нарисовать, — пролепетал Холли Лонгли, обеими руками отдирая крепко сведенные пальцы со своего горла. — Я редко берусь за портреты… но ты очень фактурный.
Тут он принялся хватать воздух ртом, похожий на крупную рыбу на суше, и Фрэнк чуть ослабил хватку.
— Это все Нью-Ньюлин, — тяжело дыша, доверчиво признался Холли Лонгли, — он на меня странно действует… так и тянет на эксперименты. Прежде рисовать таких зверюг, как ты, меня никогда не тянуло.
Тут Фрэнк совсем отпустил его. Чокнутый художник некоторое время восстанавливал дыхание, но своих прозрачных глаз не отводил.
— Ты что, местную газету совсем не читаешь? — с неприязнью спросил его Фрэнк.
— Читаю, — охотно ответил Холли Лонгли. — Но там ерунду какую-то пишут. Если ты про ту статью, где тебя называли чудовищем, то это мне все равно. Я свои секреты сам журналистам выбалтываю, совершенно не умею держать язык за зубами.
Тут Фрэнк ощутил слабый всплеск любопытства.
— Никаких скелетов в шкафу? — не поверил он.
— Совершенно, — жизнерадостно закивал Холли Лонгли. — Личной жизни нет, закон практически не нарушаю… ну то есть, — тут он засмущался, — тут-то я, конечно, под домашним арестом, но это меня просто занесло. Бывает.
— Бывает, — эхом отозвался Фрэнк. — За что тебе стыдно больше всего, Полли?
— Холли. За «Терни тернеции», — сообщил он без запинки. — Ужасная картина! Я бы ее нашел и уничтожил, но ее следы потерялись где-то в Голландии. Знаешь, от «Тернеций» так тошнотворно становится… вот смотришь на полотно, и хочется удавиться. Сам не понимаю, как меня так угораздило. Но у твоего портрета будет совсем иное настроение. Я бы назвал это чем-то вроде жажды жизни и борьбы. Ты именно такое впечатление производишь — борца.
Фрэнк молчал, не зная, что тут можно сказать.
Хреновый из него борец, если он так трусливо отступил от Тессы.
Нужно найти ее, отчетливо понял он, и продолжить то, что началось у распахнутого пустого гроба.
Отмена похорон ужасно расстроила Мэри Лу, и вовсе не потому, что она приготовила много утешительных закусок.
Ей хотелось драмы — особенно чужой.
Что может быть лучше, чем дождливым вечером собраться всем на кладбище и дружно проводить в мир иной совершенно незнакомого человека, которого Тэсса притащила в катафалке неизвестно откуда?
И забыть перед лицом непобедимой смерти про то, как Кевин Бенгли разбил Мэри Лу сердце.
Зажмурившись, она велела себе перестать об этом думать.
И ничего особенно ужасного.
Так просто бывает.
Ты влюбляешься в человека, а он в тебя — нет.
Может, назло всем и правда поделить Эллиота Новелла по-соседски с Камилой?
По понедельникам, средам и пятницам твой любовник принадлежал бы другой женщине, а по вторникам, четвергам и субботам — тебе.
А по воскресеньям отдыхал бы от обеих.
Вздохнув, она печально взялась за муку, чтобы покормить закваску для хлеба, и тут дверь булочной хлопнула.
На пороге образовался старый Сэммуэль Вуттон, основатель Нью-Ньюлина и дед Мэри Лу.
Его редко можно было увидеть: Сэм вставал засветло, чтобы отправиться на рыбалку, потом уезжал на рынок Ньюлина — продать рыбу. Днем старик прятался в своем крохотном домике на самом берегу, а вечером снова выходил на лодчонке в море.
Так он жил, сколько Мэри Лу помнила.
Ей было семь, когда жизнь изменилась резко и безвозвратно. Самая обыкновенная девочка вдруг ни с того ни с сего начала дышать под водой, и отец взял дочь в охапку и спрятал от всего мира в маленьком селении, куда не было дороги случайным людям.
Дед казался суровым, он редко разговаривал и предпочитал проводить время за рыбалкой. Одиночество — вот к чему стремился Сэммуэль Вуттон всю свою жизнь и чего не мог достичь, даже покинув шумный туристический город и построив себе дом на безлюдном пятачке суши.
Мэри Лу всегда удивляло, что такой обычный человек стал маяком во мраке для тех, кому некуда было больше идти.
— А теперь на? тебе: никаких похорон, — буркнул старик Сэм угрюмо и прошел вперед. — И чего я, спрашивается, не отправился на вечернюю рыбалку.
— Интересно, — отозвалась Мэри Лу, — по какой причине можно отменить похороны. Они потеряли
