— Тебе что, больше нечем заняться? — спрашиваю я у него.
Никакого ответа, за исключением того, что он перелетел на другой велосипед. Естественно, на мой.
Я не хочу видеть птицу на своем велосипеде, разбитом или нет. Я делаю несколько шагов вперед, махая на нее руками. — Уходи. Убирайся отсюда.
Ворон наклоняет голову, но больше не двигается.
— Давай же.
Я сейчас прямо перед ним. Я могла бы прикоснуться к нему, если бы захотела, но он не сдвинется с места. Он спокойно смотрит на меня и сохраняет свою позицию. Теперь я знаю, — или, может быть, я всегда это знала, но не хотела себе признаваться — что это не обычный старый ворон.
Это вообще не птица.
Я открываю свой разум, словно дверь, готовая закрыть его в любой момент. Я чувствую его, этот особый вкус печали, который я так хорошо знаю. Я могу слышать эту грустную музыку, ту, которая звала меня в прошлом году за пределы территории школы, мелодия вот кем я был, когда я был намного больше; я один, один сейчас и навсегда, и я никогда не смогу вернуться, никогда не вернусь, никогда не вернусь.
Я не параноик. Это Семъйяза.
Я делаю шаг назад, так сильно хлопая дверью своего подсознаяния, что это вызывает у меня мгновенную головную боль, но головная боль лучше, чем печаль.
— Что ты здесь делаешь? — шепчу я. — Что тебя нужно?
Я знаю, что чувствовала жалость к нему в прошлом году, я знала, как сильно он заботился о моей маме, даже его странными способами, и я сжалилась над ним в тот день на кладбище.
Даже сейчас я не в полной мере поняла, что на меня нашло. Я просто пошла туда и дала
ему браслет своей матери, и он взял его, и не пытался навредить нам, и мы все вернулись домой в целости и сохранности. Но это не делает его менее опасным. Он — падший ангел,
связанный с темными силами. Уже два раза он чуть не прикончил меня.
Я заставляю себя встать прямо и посмотреть в его огромные желтые глаза.
— Если ты здесь для того, чтобы убить меня, то сделай это, — говорю я. — В противном случае у меня есть дела, которые нужно закончить.
Птица перемещается, а затем, без предупреждения, взлетает, прямо на меня. Я вскрикиваю и уворачиваюсь, чтобы подготовиться тому, что моя голова будет отделена от плеч или нечто подобному, но он проносится мимо моего плеча так близко, что задевает перьями мою щеку, взлетая вверх и в сторону, в небо с темными облаками.
Стоя возле ее комнаты в общежитии крыла «А», я снова пытаюсь позвонить Анжеле, и слышу, как внутри звонит ее телефон. Она дома. Это чудо.
Я стучу в дверь.
— Давай, Анж. Я знаю, что ты там.
Она открывает дверь. Я захожу в комнату, прежде чем она возразит. Беглый осмотр показывает, что соседки по комнате не здесь. И это хорошо, потому что сейчас будет что-то неприятное.
— Хорошо, что происходит с тобой? — требую я объяснений.
— Что ты имеешь в виду?
— Что значит, что я имею в виду? — ору я. — Совсем свихнулась? Все общежитие говорит о том, что ты спишь с Пирсом. Знаешь, врач в общежитии. Он живет на первом этаже. Блондинистый неряшливый коротышка…
Она дарит мне веселый взгляд и закрывает за собой дверь, запирая ее. — Я знаю, кто
он, — говорит она спиной ко мне. — И да, мы вместе. Спим вместе, если тебе так понятнее.
Мой рот раскрывается.
Я должна Кристиану десять баксов.
Анжела кладет руку на бедро. Я замечаю, что у нее через одно
плечо переброшена мокрая мочалка. Она одета в спортивные штаны, огромную футболку Йеллоустонского национального парка с форелью на груди, ее волосы заплетены в длинную косу, без обуви и носков, а ногти не покрыты лаком. В свете люминесцентных ламп нашей комнаты ее кожа отливает синевой, а под глазами залегли фиолетовые тени.
— Ты в порядке? — спрашиваю я.
— Я в порядке. Устала, и все. Я не спала всю ночь, работая над заданием по Элиоту.
— Но тебя не было на занятии...
— Я получила отсрочку, — объясняет она. — В последнее время все было немного сумасшедшим, и я была так завалена, что ничего не успела. Я провела все выходные, пытаясь все доделать.
Я искоса смотрю на нее. Она лжет, я смутно чувствую. Но почему?
— Ты сама в порядке? — спрашивает она. — У тебя глаза какие-то дикие.
— Ну, что ж, давай посмотрим: мой папа приехал, чтобы сказать, что он хочет обучать меня тому, как использовать сияющий меч. Потому что мне, по-видимому, придется сразиться за свою жизнь. И, о да, у меня видение, в котором кто-то пытается убить меня, что согласуется с папиной теорией, что я должна оттачивать свое владение сиянием. И если этого не достаточно, у Кристиана такое же видение, за исключением того, что в своем видении он не видит меня с мечом сияния. Он видит, что я слабая и вся в крови. Поэтому, возможно, я собираюсь умереть.
Она смотрит на меня с ужасом.
— Вот что происходит, когда ты не отвечаешь на мои телефонные звонки, — говорю я, плюхнувшись на ее кровать. — Так что я собрала все дерьмо. О, и я только что снова видела птицу, и в этот раз я чувствовала скорбь, и это определенно был Семъйяза. Ну как?
Она опирается на дверной проем, словно все плохие новости выбили из нее воздух.
— Семъйяза? Ты уверена?
— Да. Довольно точно.
На ее лбу выступает пот, кожа приобретает зеленоватый оттенок.
— Эй, я не хотела тебя напугать, — говорю я, садясь. — Я имею в виду, что это не хорошо, но...
— Клара... — она останавливается и прижимает мочалку ко рту, глубоко вдыхает, закрывает глаза на минуту. И становится еще зеленее.
Все мысли о Семъйязе вылетают у меня из головы.
— Тебе ... плохо?
Я никогда не болела, правда, ни разу в жизни. Никогда не была простужена, не болела гриппом, у меня никогда не было пищевого отравления, лихорадки, инфекции уха или боли в горле. Так же как и у Анжелы.
Ангелы не болеют.
Она качает головой, закрывая глаза.
— Анж, что происходит? Перестань говорить, что все в порядке. Колись.
Она открывает рот, чтобы что-то сказать, но вдруг стонет, выбегает в холл и бежит до ванной, где я однозначно слышу звуки того, что ее вырвало.
Я подхожу к двери ванной. Она, дрожа, сидит на полу перед унитазом, обнимая себя руками с побледневшими костяшкам.
— Ты в порядке? — тихо спрашиваю я.
Она смеется, затем сплевывает в раковину, берет пачку туалетной бумаги, и сморкается.
— Нет. Я определенно не в порядке. О, Клара, разве не очевидно? — Она убирает волосы от
лица и впивается в меня свирепыми, блестящими глазами. — Я беременна.
