Но Илларион повел себя так, как я менее всего ожидала.
— Я не должен был затевать никаких проверок, — признание звучало глухо и немного сипло, словно у него вдруг разболелось горло и каждое слово давалось с трудом. — На самом деле, я давно догадывался, что феромоны сатирской сущности на тебя не действуют. Будь это не так — уже проявились бы соответствующие реакции.
Я настолько была сбита с толку его словами, что дышала через раз.
Илларион же, казалось бы, даже не ждал какой-либо реакции в ответ. Просто продолжал говорить:
— Думаю, ты должна знать: я не всегда могу совладать со своей сущностью. Агрессия — не редкость в нашем мире и только приветствуется, как признак силы. Сдерживать нрав для нас — сложнее всего. Приняв решение попробовать жить в человеческом мире, мне пришлось научиться борьбе с природными инстинктами.
Мужчина рваным жестом взлохматил челку.
— Когда же ты включила режим «свахи»… все мои предохранители слетели к чертовой матери. Не представляешь, до какой крайней точки кипения ты меня выбесила, мартышка.
Ученый не отвлекался от своих записей. Листал блокнот, что-то дописывал местами, сверялся с часами, расставлял реактивы на специальной подставке и… даже головы не поднял. В общем, всячески делал вид, что затронутая им же тема касается кого угодно, а его в последнюю очередь.
Против показного равнодушия играли охрипший голос, резкие движения — как указка на нервозность, излишняя сосредоточенность на мелочах. Подобные детали поведения мужчины не могли обойти меня стороной, заверяя в искренности Иллариона. Явно ему было далеко не все равно, как я отреагирую после случившегося. И это помогло смягчить мой вспыхнувший ранее гнев.
— Прости, — добавил ученый «контрольный» в голову моей обиде.
Нет, одним словом невозможно перечеркнуть разочарование или мгновенно замазать трещину в доверии, но… Категоричность удалось отбросить.
Я смогла взглянуть на Иллариона с другой стороны. Человек, способный признать собственную ошибку вслух, наступив на гордость, — редкость в современном мире и заслуживал хотя бы то, чтобы получить второй шанс.
— Не делай так больше, — смягчилась я.
Илларион вскинул голову:
— Не буду, мартышка.
Ему оказалось довольно трудно скрыть улыбку, а мне удержаться от ответной. Поэтому я поспешно добавила:
— Я не подопытная крыса, понял?
— Конечно не крыса, — с готовностью поддакнул он.
— И не потерплю опыты над собой!
— Я и не буду…
— После такого я чувствую себя грязной! — выпалила я.
Легкая улыбка Иллариона тотчас исчезла.
— Я не хотел, чтобы все получилось вот так…
— Хочу верить, что это свинство больше не повторится, — тяжело вздохнув, я покачала головой. — Иначе… мне придется…
— Что?
Я судорожно стала подбирать наиболее подходящий вариант для будущей расплаты.
— Двинуть тебе между… рогов! Вот что!
Вертикальная складка между бровей мужчины тут же разгладилась, губы растянулись в широкой улыбке. Напряжение, просто-таки, казалось, пропитавшее все вокруг — исчезло. Видать Илларион ожидал от меня чего-то более ужасного, заранее приготовившись держать удар. А теперь расслабился.
— И перестань скалиться!
— Да-а, — протянул ученый, отсмеявшись. — Это ужасная угроза, мартышка!
— Издеваешься?
— Упаси Создатель! — Илларион выставил руки в жесте капитуляции, но легкая улыбка так и не пропала с его лица. — Не хочу испытать твое обещание в действии, поэтому постараюсь не провоцировать мартышку на праведный гнев.
— Издеваешься, — с глупой улыбкой, от которой и мне трудно оказалось избавиться, вздохнула я.
После той неожиданной вспышки гнева Иллариона, что больно ударила по мне, это скорое перемирие и возвратившаяся легкость в общении — пролились бальзамом на душу.
— Ни капли. Удар у тебя хорошо поставлен, — театрально поморщившись, мужчина потер щеку, на которой все еще пышным цветком цвел след от пощечины. — С меня одного раза хватит. Благодарю.
— Кушайте — не обляпайтесь, — язвительно заявила я, в ответ услышав очередной взрыв хохота от мужчины.
Краткий миг веселья, так необходимый после неприятностей свалившихся на голову, был полезен нам обоим. Мне так точно.
Правда, передышка долго не продлилась. Завершилась сразу же, как от кушетки послышался громкий, хриплый стон.
Бледность Петра только усилилась. Хотя никогда раньше я бы и не подумала, что кожа способна приобретать такой страшный, мертвый оттенок. Сейчас тело мужчины выглядело настолько странно, точно обернутое в хрупкий пергамент, сквозь который просвечивались вздувшиеся сосуды.
— Чем я могу помочь? — беспомощно сжалась я под мощной атакой вины.
Вместо того чтобы полностью сосредоточиться на здоровье дворецкого, мы с Илларионом позволили себе беспечно выяснять отношения. Глупость какая!
— Я же уже сказал тебе — не стоит лезть в мою личную… — раздраженно начал ученый, не поднимая сосредоточенного взгляда от своих записей.
— И не собиралась даже!
Мысленно сделала пометку, что тему Ады придется отложить до лучших времен. Слишком уж остро реагировал Илларион на любую попытку вмешательства извне в их «отношения», которые якобы и вовсе отсутствовали. Когда же подвернется нужный случай, оставаться безучастной к судьбе подруги я не собиралась, надо будет продвигаться в разговоре с ученым так осторожно, будто сапер на минном поле.
— Оглянись — мир не вертится вокруг твоего сатирского величия!
Илларион хмыкнул:
— Ты стала острее на язык, — не успела я открыть рот в ответе, как он добавил: — Мне нравится. В нашем мире, только так и нужно.
Переведя взгляд на метавшегося в постели Петра, он посерьезнел:
— Горячка не прекращается. Очередная версия противоядия почти готова. Только без последнего важного ингредиента, который мне так и не удалось пока отыскать, я не уверен, что эффект будет настолько сильным, чтобы нейтрализировать яд. Возможно, инъекция принесет только краткое облегчение.
Мужчина нахмурился, на мгновенье замолкнув. Его глаза подернулись дымкой задумчивости. Пустой взгляд — пугал.
— Ты точно уверена, что хочешь помочь? Я не хочу, чтобы ты потом винила себя, если…
— Не смей, — сжала кулаки до боли в пальцах, противясь даже мимолетной мысли о том, что чуть не сорвалось с языка Иллариона. — Я хочу помочь.
— Хорошо, — со вздохом согласился ученый. — В шкафчике на третьей полке сверху возьми флакон с синей жидкостью и холщовый мешочек с травами.
Я кинулась исполнять сказанное.
— Тазик ты найдешь под умывальником. Наполни его горячей водой и опусти внутрь мешочек. Когда вода окрасится красным, капни в воду пять капель эссенции крови дракона.
— Чего? — с ужасом переспросила я, совсем не задумываясь до этого, что именно делаю. Скорее движения от страха за жизнь Петра получились чисто механические, как у робота. — Кого?
— Дракона. Пять капель, мартышка. Не больше.
Дракона, ага, ну и ладушки. Что я тут удивление изображаю? Давно должна была привыкнуть ничему не удивляться, особенно в этом доме.
Стоило вскрыть флакон, как в воздух взвился запах полынной горечи. Руки предательски сильно дрожали, пока я отсчитывала нужное количество… драконьей крови.
Надеюсь, донором стал не Сидареш. После их последней «бурной» встречи с Егором, невольной виновницей которой я стала, ожидать можно было чего угодно.
— Если все сделаешь верно — вода поменяет цвет на зеленый.
Победно вскрикнув, я посмотрела на Иллариона. Мужчина ответил слабой улыбкой.
— Теперь тебе нужно обтирать этой жидкостью нашего больного. Попробуем удержать его организм на границе критической температуры, пока я заканчиваю с противоядием.
Ученый еще не успел договорить, как я уже вернулась к кушетке, осторожно неся тазик и полотенце. Незамедлительно приступила к поставленной задаче.
Петр стонал. Его голова металась по подушке. Резкие движения глазных яблок под веками давали знать: мужчине что-то снилось. И судя по болезненным, хриплым стенаниям, явно ничего приятного.
