— Ждана-а, — звал он так отчаянно, что у меня сжималось сердце. — Ждана!
Имя чуть ли не единственное, что удалось разобрать в словах на непонятном языке.
Мужчину выгибало дугой. Дышал он хрипло, сбиваясь с ритма и захлебываясь воздухом. Не знаю, как это состояние называлось медицинскими терминами, но от такого явного страдания человека рядом — мне становилось нехорошо. А чувство собственного, глухого бессилия беспощадно вгрызалось в душу, наполняя ее отчаяньем и болью.
Я, закусив нижнюю губу, старательно смачивала полотенце в воде и тщательно обтирала лицо, шею, торс, руки и ноги мужчины. Простынь я сдвинула, оставив ткань только в районе паха, когда поняла, что дворецкий полностью обнажен. Времени придаваться робости не осталось. Чувствовала — каждая минута на счету.
Илларион молчал. Иногда я бросала на него встревоженные взгляды мельком, только чтобы убедиться — ученый полностью поглощен созданием противоядия. Унять мою тревогу было некому. И в подобных условиях, когда от моей собранности и быстрой реакции зависело здоровье другого человека, оказалось, что вполне могу почти не паниковать. Дважды меняла воду, когда она остывала и теряла цвет, действуя по указке Иллариона. Хоть руки и задеревенели, а в позвоночник точно кол вставили, я не прекращала обтирать Петра, даже не чувствовала усталости.
— Ждана, — надрывался хрипом дворецкий.
— Кто это? — спросила я Иллариона, каждый раз внутренне сжимаясь от отчаянья, звучавшего в зове раненого.
— В ордене не принято лезть в личную жизнь друг друга, — не поднимая головы, сухо ответил ученый.
Я нахмурилась, стерпев камень, что явно полетел по траектории к моему «огороду». Любопытство в подобной ситуации смотрелось чуть ли не патологией, но все равно не отпускало.
Хоть Петр и старался держаться на расстоянии, отпугивая своей мрачностью, но именно этот мужчина обеспечил меня поддержкой тогда, когда это оказалось наиболее необходимым. Оставаясь в некотором роде загадкой, которую непременно хотелось разгадать, дворецкий сумел занять место в моем сердце, войти в близкий круг. И терять этого человека я не собиралась.
— Ждана! Где ты?
В его зове слышалось столько беспроглядной тоски, что я не выдержала:
— Я здесь.
— Где? — тут же сильнее заворочался мужчина.
Наклонившись к его лицу, провела полотенцем по вспотевшему лбу:
— Здесь. Я рядом.
Петр резко схватил меня за запястье. От неожиданности я вскрикнула. Не думала, что у человека в беспамятстве окажется столько силы.
Поднеся мою руку к губам, дворецкий поцеловал пальцы:
— Ждана-а, — благоговейно выдохнул он. — Не уходи.
Еле сдерживая слезы, я решительно качнула головой и озвучила то, что никогда не смогу исполнить. По одной простой причине… загадочной Жданой я не была.
— Не уйду.
Мужчина расслабился. Гримаса боли перестала искажать его лицо. Казалось, Петр нашел то, что искал и немного успокоился. Его хватка на моем запястье ослабла, от грубости не осталось и следа. Нежно держа мою руку в своей, он большим пальцем принялся поглаживать внутреннюю сторону моего запястья.
— Хорошо, — криво улыбнулся мужчина. — Только не исчезай. Я устал бродить в этой тьме.
Признание отозвалось болью в сердце, в грудную клетку будто разом воткнули с десяток раскаленных игл.
— Я не исчезну. Успокойся.
— Ждана…
— Все будет хорошо.
Свободной рукой я продолжала обтирать полотенцем лицо и грудную клетку мужчины. Все мое внимание было полностью сосредоточено на человеке, находящимся передо мной в кульминации своей слабости. Я успела трижды невольно стереть алое пятнышко с его груди и только тогда заподозрила неладное.
— Нет. Пожалуйста, — беззвучно взмолилась я. — Нет.
У меня вновь открылось носовое кровотечение.
Ужас непроглядным палантином накрыл с головой. Грудь сдавило от нехватки воздуха, точно в комнате его взяли и… просто выкачали.
— Будем считать, что готово, — сквозь туман паники пробился глухой возглас Иллариона. — Я довел противоядие до совершенства. Если совершенство может считаться таковым без последнего ингредиента.
Я не могла избавиться от разрушительных мыслей. Не могла убедить себя, что носовое кровотечение совсем не предвестник чьей-нибудь скорой смерти, а просто выдумки моей фантазии. Чем сильнее старалась, тем ярче даже перед закрытыми глазами вставало лицо Петра.
С обесцветившейся кожей. Без единой кровинки. Мертвое лицо.
— Держи, — Илларион забрал у меня мокрое полотенце и вложил что-то мягкое в ладонь. — Холодный компресс сделаю после инъекции.
Как я смогу жить дальше, если Петр сейчас умрет? По моей вине! Ведь не появись я так не вовремя в этом лабиринте, как черт из табакерки…
— Катя! — рявкнул Илларион, мигом вернув меня в реальность. Вздрогнув, я проморгалась, отгоняя страшные видения. — Хватит пытаться перетянуть одеяло на себя!
«Какое одеяло? — нахмурилась я. — Что он мелет?»
— Давай, мартышка, выходи из астрала уже! — довольно ощутимо обхватив за предплечья, ученый несколько раз встряхнул меня. Даже зубы клацнули. Но в голове, как ни странно, прояснилось. — Мне достаточно работы с одним пациентом. Зажми.
Я, наконец, обратила внимание на то, что он успел мне сунуть в руку. Салфетка из довольно плотной ткани.
Стремясь подчиниться и минимизировать сложности Иллариону, я заставила одеревеневшее тело слушаться. Прижала салфетку к носу.
Сомнительно, что подобным образом возможно остановить кровотечение, но кровь хотя бы перестала украшать крупными каплями грудную клетку дворецкого.
— Вот и умница, — похвалил Илларион. — Оставайся со мной. Не паникуй.
Мужчина уже успел стянуть предплечье раненого жгутом и принялся вводить противоядие в вену.
— Будем надеяться, что эта версия окажется удачнее, — пробормотал ученый. — И не только сможет понизить температуру, но и отличится пролонгированным действием. Что, в свою очередь, поможет мне выиграть время для поисков последнего ингредиента.
Илларион говорил уверенно и спокойно, словно и от тона его голоса зависел успех экспериментального противоядия. Хотя во взгляде мужчины поселилось беспокойство, которое мне удалось разглядеть.
Я не разделяла и толики уверенности Иллариона. Паника снежным комом нарастала в глубине живота, отдаваясь болью, будто скручивала внутренности узлом.
— Ничего не выйдет, — сдавлено прошептала я. — У нас ничего не выйдет. Он умирает. Умрет. Сейчас.
— Что это с тобой?
Петр перестал метаться и стонать, странно затих на кушетке. Казалось, я даже перестала слышать его сбивчивое дыхание. Замерев, всматривалась в грудную клетку мужчины, надеясь увидеть привычное движение мышц при вдохе и выдохе.
Все выжидала чуда, не моргая, до рези в глазах, пока картинка не стала расплываться.
— Я ничего не смогу сделать. Он умирает, — страшный хрип вырвался из моего рта. — Он умер? Уже все? Все, да?
— Очнись! — Илларион вновь встряхнул меня. На этот раз даже было немного больно. Только наваждение не прошло. — Катя, прекрати истерику, я сказал!
Никогда не думала, что можно так сильно плакать.
Захлебываясь ощущением потери, я рыдала навзрыд. Слезы капали на грудь дворецкого, смешиваясь с моей же кровью.
— Я убила его. Когда кровь… Обязательно кто-то умирает. Всегда так. Кровь. И… Сразу смерть. Я несу смерть?
Вместо ответа в лицо мне брызнула вода. Холодная. Теперь я уже задыхалась не от паники.
— Попустило? — хмуро спросил Илларион. — Не знаю, что за ересь ты несешь, но обязательно хочу узнать. Смотри внимательно.
Проследив за жестом ученого, я не поверила своим глазам.
Петр был все еще без сознания, но дышал ровно и спокойно. Цвет лица выравнивался. Мертвецкая бледность отступала.
— Получилось, — шумно выпустил воздух Илларион.
Плакать я перестала, как по мановению волшебной палочки. Правда от икания и шмыганья носом так быстро избавиться не вышло.
Не умер. Ошиблась.
