«Ничего, — думала она. — Ничего…Вернется Пустотник с зельем, и Корональ навсегда забудет о тебе! Он обещал самое сильное приворотное зелье, что существует под луной, и уж оно-то победит это странное влечение Короналя к тебе! Он по-прежнему будет мой, будет дарить мне подарки и любить только меня!»
А Пустотник, разумеется, вовсе не собирался устраивать личную жизнь Прекрасной. Мысль о том, что Короналя можно просто отравить, а затем просто забрать беспрепятственно Нову, не давала ему покоя.
Разыскивая нечестивцев — а это было очень сложно с учетом того, что Слово ему больше не помогало, и он ориентировался лишь на подсказки Пустоты, — Пустотник долго бродил по улицам города, пока не добрел до самого тихого квартала. Домики были низкие, приземистые и очень добротные, сложенные из крепкого камня, с тяжелыми, окованными железом дверями. Окна располагались очень высоко и походили больше на узкие бойницы. Поглядывая вверх, на крепкие ставни, закрывающие эти недобрые глаза домов, Пустотник усмехался, понимая, зачем все эти предосторожности.
«Кто-то подумает, что тут живут купцы, переживающие за сохранность своего товара, да только я знаю, что за товар они берегут», — недобро думал Пустотник.
Возле одного дома он остановился и постучал в дверь — громко, требовательно.
Хозяин, мелкий, отвратительный, похожий на бородавчатого гоблина, тотчас отворил ему, словно поджидал этого внезапного ночного визита.
— Магия шептала твое имя, Сайрус, — посмеиваясь и потирая мозолистые заскорузлые ладони, произнес он. — Заходи и потрать свое золото.
В тесной комнате и повернуться было негде из-за нагромождения плашек, чашек, сушеных веников разных трав и банок с заспиртованными змеями. Стол, на который нечестивец указал Сайрусу, да полка, на которой стояли клетки со всякими мелкими зверюшками и гадами.
Сайрус, оглядываясь по сторонам, неспешно стащил с плеч куртку, затем рубашку и молча обернулся спиной к свету. Нечестивец, поднеся к грубо зарубцевавшейся ране свечу, присвистнул, оглядывая кожу Пустотника.
— Тонко сработано! — похвалил он неизвестного обидчика Пустотника. — Словно сам Корональ постарался.
Пустотник смолчал. Он не хотел обсуждать прыщавым уродцем подробности потери Слова, и тот, разочарованно охая, тряся уродливой головой с волосатыми ушами, побрел к полке с животными.
— Ну, посмотрим, чья тень тебе подойдет, — шамкал он, разглядывая зверушек, тревожа их светом. Зверушки испуганно заметались в своих клетках, а нечестивец глядел то на них, тона Пустотника, соображая, как же должно изломать несчастного зверя, чтоб он хоть немного был похож на шрам, оставшийся после вырванного Слова.
— Это ведь непросто, — бубнил он, покачивая клетку со скорпионом, заставляя того плясать и щелкать клешнями, — нужно чтоб каждая ранка была заполнена тенью… да вот же он, скакун!
В одной из клеток неистово метался крысенок, слишком маленький и чистенький, шустрый и напуганный. Его дрожащие усы, длинный хвост, лапки — все металось и тысячи раз меняло положение, и пляшущая тень раз за разом накладывалась на рану Сайруса.
— Крысой будешь, — решительно сказал нечестивец. — Ну, ложись животом на стол! Будем пришивать!
Он подвесил клетку с крысой над Сайрусом, взял иголку потолще, и ею наколол мечущуюся тень в нос.
— Вот сюда-а-а, — пробормотал он, тыча иглой в кожу Пустотника и закрепляя нос тени крысы. Почуяв неладное, крыса принялась скакать еще яростнее, словно желая сбежать прочь, и это было нечестивцу только на руку. Он ухватывал тень. Словно покрывало, за самые краешки и иглой устраивал ее на место старой. Пустотник кривился, крыса отчаянно пищала, борясь за свою жизнь, а нечестивец радостно тыкал иглой в живое тело и бормотал заклятья.
— А что, старый грешник, — поморщившись от очередного укола, поинтересовался Пустотник, — ты варишь яды?
— Смотря для чего, — уклончиво ответил нечестивец. О том, что он клеймен, как и прочие нечестивцы, и накрепко связан клятвой и собственной жизнью с обещанием не убивать людей, нечестивец предпочел умолчать, дабы не потерять выгодного клиента.
— Для чего существуют яды, — озлился Сайрус. — Разумеется, чтоб отравить!
— Смотря как отравить, — так же уклончиво ответил нечестивец. Все же он был изрядный хитрец и умел обманывать, не говоря при этом неправды.
Сайрус поморщился.
— Я не кровожаден, — ответил он. — Мне не нужно, чтобы жертва мучилась и страдала.
— А! — протянул хитрый нечестивец. — Вы хотите подарить ей милосердный покой!
— Да, — нехотя согласился Сайрус, терпя неспешные стежки, которые выписывала на его спине иголка нечестивца. — Что-то вроде того. Мне нужен такой яд, чтоб действовал быстро, и без этих ваших изуверских штучек. Раз — и все. Я оплачу тебе самый дорогой и самый лучший, лишь бы он был надежен.
— Ты уверен, Пустотник, — с деланным сомнением в голосе произнес нечестивец, делая последние стежки, — что тебе нужен этот яд?..
— Я уверен, — прорычал Пустотник нетерпеливо. — Так ты мне назовешь цену?
— Когда вас станут пытать, — с печалью в голосе произнес нечестивец, — не забудьте сказать, что я вас отговаривал от этой покупки!
— Оставь при себе свои нравоучения! Итак, цену назови!
— Три медных гроша за крысу, один — за клетку, четыре серебряных за работу, и золотой — за яд, мой коварный господин, — скороговоркой произнес нечестивец, ладонью смахивая выступившую на спине Пустотника сукровицу. Там, где раньше был паук, теперь красовался свежепришитый рисунок беснующейся крысы. — Крысу с собой забирайте. Дня три придется потерпеть, чтоб ее тень хорошенько приросла, а потом можно будет убить ее…
— Яд давай, — грубо ответил Сайрус, натягивая рубашку.
Нечестивец долго скреб в затылке, будто не решаясь передать в руки Пустотника отраву. Затем так же долго гремел склянками в дальнем углу, и, наконец, вынес красивый бутылек, выточенный из очень прозрачного стекла, со светло-зеленой жидкостью. От плотно притертой крышки пахло тонко и очень знакомо, но нечестивец остановил Пустотника, пытавшегося принюхаться к бутыльку.
— Свежие дыни, — подсказал он, внимательно глядя в глаза Пустотнику. — Так пахнут свежие дыни, если их разрезать. Но нюхать это тоже нельзя, понимаешь? Во, в тряпицу оберни. И не порлей ненароком.
— Уж разберусь как-нибудь, — грубо ответил Пустотник, пряча яд в карман и бросая деньги на стол. — провались в ад, старый колдун!
— И тебе не хворать, Пустотник, — склабился нечестивец, когда дверь за Сайрусом закрылась. Он потирал ладошки, радуясь удачной сделке. — Ты ж хотел самое сильное и дорогое зелье? Ты его и получил, хе-хе-хе-хе…
Глава 19
Нову снова выкупали, нарядили в яркие одежды — белоснежное шелковое нижнее платье и яркое алое верхнее, расшитое цветами и птицами, — уложили ее волосы, закрепив их золотыми шпильками. Синюю ленту, подаренную Короналем, никто не посмел тронуть. На фоне алых, пылающих одежд Новы синяя лента выделялась, и было похоже, что ею девушка была помечена, выделена из всего гарема.
Однако Корональ не спешил наведаться в гарем снова, и Нова зря прождала его целый день. Говорили, что поиски нечестивцев все еще продолжались, но это отчего-то казалось Нове неправдой. На глаза ее то и дело набегали слезы, время, казалось, тянулось бесконечно, и Нова не понимала, отчего долгая разлука с Короналем делает ее такой несчастной.
«После того, что он устроил вчера, — пытаясь самой себе казаться сердитой, думала Нова, чувствуя, как сладко замирает ее сердце и как сами собой сжимаются ноги, когда в животе ее начиналась сладкая пульсация, — мне на него надо бы сердиться. Да, так; он делал ужасные вещи. Развратные и бессовестные».
Но от одного воспоминания о текущем по ее телу воске, о жадных губах, повторяющих огненные реки, разлившиеся по ее коже, у Новы ноги начинали дрожать и подламываться, как у загнанного жеребенка. И тогда девушка не могла стоять прямо; прогуливаясь по гарему, она вынуждена была спешно присаживаться на бортик фонтана с золотыми рыбками или опираться о широкие подоконники, чтоб не упасть.
