Её Величество Триана Тарольская казалась намного моложе мужа, хотя, вероятно, дело было не в возрасте, а в удивительно сдержанной красоте бледного утонченного лица королевы.
"Да они вообще тут все бледные, как упыри" — сказал бы Джеймс.
И кстати, был бы прав. Бледным и тонкокостным был наследник принц Астерус Тарольский, всем своим видом напоминавший мать, и принцесса Верея, полная его противоположность — круглощекая, как и отец, с пухлыми губами и крупными чертами лица. Такие люди обычно обладают знатным здоровым румянцем, но нет — принцесса тоже могла похвастаться молочно- белой кожей без единого пятнышка.
Может, мода такая королевская? Или образ жизни, святая заповедь "в день солнечный не покидай дворца своего"? Или косметика? Между прочим, сломай-язык-Гратрих имел вполне естественный оттенок лица. Сэкономил на живописце?..
…боги, о какой ерунде я думаю.
Мы прошли несколько гостевых и обеденных залов, Малую дворцовую библиотеку ("если ЭТО малая, то какой же должна быть большая?!"), задержались в Зале мечей и кинжалов, по сути, просто одной из бесчисленных гостиных, но украшенной великолепной коллекцией холодного оружия. Я была уверена, что экскурсия ограничится вторым и третьим этажами дворца, открытыми для гостей и проверенных посетителей. На первом располагались всевозможные хозяйственные и технические помещения, а на четвёртом и в башнях — личные покои членов королевской семьи и приближенных слуг, а также некоторые закрытые залы и приёмные. Поэтому когда мы стали спускаться по мраморной лестнице вниз, я предположила, что дальше наша небольшая процессия, на семьдесят пять процентов увлечённо озирающаяся по сторонам, направится в парк, но — нет. Мы спустились в подвалы.
— Так называемый "Зал смерти", — гостеприимно махнул рукой адьют.
— Пыточная, что ли? — я потёрла подбородок, чтобы челюсть не слишком отвисала, и оглядела полупустое тёмное помещение без окон с арочным потолком, с металлическим столом посередине, простыми и крепкими деревянными стульями. Ничего ужасающего в "зале смерти" не наблюдалось, за исключением, пожалуй, на редкость угнетающей атмосферы. Через пару минут мне захотелось спалить тут всё к демонам, а через четыре — проломить себе голову стулом.
— Нет, не пыточная, — наконец отозвался наш провожатый, видимо, специально выдерживавший паузу для наибольшего эффекта. — Скорее, допросная. Что касается упомянутого вами… учреждения, то оно явно не соответствует тому образу, какой сложился в вашей голове. Уже давным-давно ни в одном из прогрессивных государств нашего мира никто не использует бесчеловечные методы дознания, основанные на применении металла и грубом поверхностном повреждении плоти. Ведь у нас есть магия.
Я не видела его лица и не могла понять по голосу, какое выражение на лице у адьюта, но мне стало совсем, совсем нехорошо. Огонь зазмеился по пальцам, и только когда Мэй тихонько, успокаивающе положила руку мне на плечо, я смогла выдохнуть, ощущая, как уходит напряжение, впервые со дня нашего знакомства с благодарностью воспринимая то, как гаснет, повинуясь безвольному приказу Мэй, моё своевольное пламя.
Глава 22. Прошлое
/прошлое/
Если бы можно было вернуться в прошлое и что-то исправить.
Хотя бы что-то…
Я бы открутила свою глупую голову, переломала ноги, вырвала язык… впрочем, последнее точно бы не помогло. Потом я не раз вспоминала отчего-то именно этот, первый в статусе студентки Академии безмолвия день в Тароле. Восхитительную экскурсию по королевскому дворцу и его бесчисленным удивительным залам, чья вульгарная роскошь вдруг перестала меня раздражать. Дворец напоминал шкатулку с сокровищами, хитрую шкатулку, скрывающую в себе ещё одну, а та, в свою очередь — ещё и ещё… Вспоминала изумительно вкусный обед в одной из пустых столовых зал, белоснежные накрахмаленные хрусткие салфетки, серебряные столовые приборы, изысканный вкус запеченных утиных ножек и сочных, немного пахнущих дымком овощей, название которых мне даже не было известно.
Лайс и Джаннинг казались подавленными, растерянными от обилия впечатлений и информации, но я ощущала лишь предвкушение, пьянящее, щекотное возбуждение, большее, чем во время поцелуев с Энтони, возбуждение, которое могла мне подарить только высвобождённая магия, только она одна.
— Джонатан Оул, великий человек, проповедовавший отказ от голоса и слуха во имя познания и развития магических способностей, был равнодушен ко всему, кроме собственных достижений и освоения всех граней своего же дара, — адьют держал в руках чашку с дымящимся напитком, но маска не давала ему возможности ни присоединиться к трапезе, ни даже просто пригубить, поэтому он просто грел пальцы о тёплый фарфор. — Однако у такой яркой и без преувеличения гениальной личности не могли не появиться последователи, взявшие на вооружение тот, по сути, очевидный, но до той поры ускользавший от понимания факт, что при ограничении одного из чувств, другое начинает развиваться быстрее и интенсивнее. Что есть магия как не особенное чувство восприятия действительности? Особое зрение, особый слух, особенный способ воздействия на стихии, на живую и мёртвую плоть? Один из последователей сэра Оула, некто Ричард Лизард, после смерти своего наставника, стал связующим звеном между его учением и всем остальным миром. Между магическими достижениями безмолствующих и королём. С тех пор вот уже три сотни лет маги Академии стоят на страже благополучия нашего государства. Двенадцать королевских магов, каждый из которых обладает уникальной, присущей только ему одному способностью. Год за годом, век за веком. Сильнейшие маги, но, к сожалению, они не всесильны.
И не бессмертны.
Яркие глаза адьюта, по которым невозможно определить его возраст, настроение и состояние, по очереди обжигают нас троих, одного за другим.
— Сейчас мы ищем молодых, магически одарённых адептов, полных сил, энергии и дара.
— Что мы будем делать? — спрашивает Джаннинг. — В чём конкретно будет заключаться наша работа?
— Не каждый вопрос подразумевает однозначный ответ, — адьют подносит к лицу чашку, словно вдыхая аромат, впрочем, вряд ли тонкий травяной запах может проникнуть сквозь плотную кожу. — На подобный запрос от целителя я мог бы просто ответить "исцелять"- и это была бы правда, верно, а мог бы перечислить множество мелких и неизбежных действий: собирать и сушить травы, массировать, разглаживать, разрезать и сшивать, принимать роды, заговаривать хвори и накладывать швы… Однажды вопрошающий укоряюще спросит меня, почему же я ничего не сказал о боли и смерти, которые целитель пропускает сквозь собственное нутро, о сочувствии и отчаянии, о надежде и воскрешении, при том, что я не солгал ему не единым словом. Всё относительно. И на ваш вопрос, адепт Вейл, я могу ответить лишь "шить".
— Шить? — почти шёпотом переспросил Лайс.
— Наш безумный и прекрасный мир — клубок магических плетений, создающих восхитительные узоры, иногда это клубок нитей перепутанных и рваных, иногда — сплетённых в неповторимой симфонии. Не каждому дано их увидеть, но речь идёт не о вас. Вы можете. Вы будете сшивать прорехи на ткани мира. Вы! Кроме вас некому. Вы трое нужны нам.
Внезапно адьют берёт меня за руку и подносит к губам, точнее, к тому месту, где должны быть расположены его губы:
— С днём рождения, моя дорогая Корнелия. Надеюсь, через год я буду иметь удовольствие снова поздравить вас лично!
Если бы можно было вернуть всё обратно. Если бы…
***
Лайс Хамминбёрд был сильным, Лайс протянул ещё лет пять. Его удивительный дар, заключавшийся в возможности воздействия на чужую магию и её полного поглощения, был невероятен в своей зеркальной мощи, отражая ту силу, с которой он работал. И я была сильной — уж не знаю, что послужило тому причиной, любовь — к Энтони, Джеймсу, родителям или всё-таки ненависть к тем, кто отнял их всех у меня, но я держалась. Мне безумно повезло с тем, что Фоксы были сильным, древним и близким к короне родом, их положение и происхождение послужило защитой. Хоть в чем-то мне повезло.
