поспешила покинуть этот безумный пир, пир, покрытый завесой тайн.
Впоследствии плавая по закоулкам затерянного мира, я обнаруживала брошенные пустые пещеры, и одну самую ужасную: там находились скелеты афалий. Они лежали ровными рядами, вытянувшись по струнке. Совладав с эмоциями и дрожью в теле, отошла от шока, осмотрела мумии, это, возможно, были самки, скелет грудной клетки меньше, плечи покатые, тазобедренные кости широко поставлены. Лежали все они в позе смирения, вытянув ноги и руки вдоль тела, в точь как афалии принимали свою смерть при памяти. Следов насильственной смерти не обнаружила, прилегла рядом, было, конечно, жутко, но этим я измерила их рост, определив их возраст как старческий. В других пустых пещерах находились каменные ложа, небольшие чаши из кристаллов ручной работы. Посещая очередную в самом зеленом месте, я обнаружила довольно свежую, еще помнящую хозяйку: в чашках находилась заплесневелая высохшая еда.
– О, боже! Это все афалии-самки, которые не смогли найти общего языка с миром афалий-самцов и жили вместе с рептилиями, вынашивая их личинок, – сердце так и замерло от увиденного.
В углу во всех пещерах находилось возвышенность для отдыха. За импровизированной обветшалой шторой на ложе лежал труп, высохший, как мумия. Влажный воздух не мог допустить его полного высыхания, и в местах, где нет костного скелета, плоть обвисла и разорвалась, изъеденная микроорганизмами, это было и с областью живота. Там лежал маленький, сантиметров тридцать, толщиной с запястье скелетик саламандры, который просунул головку в тазовое отверстие, не смог родиться. У всех малышей саламандры шкура не имеет чешуи, как и колючих плавников, жесткого хвоста, чтобы не причинить боль своей суррогатной матери. Этот был не стандартный: верхний плавник с передним хрящевым шипом был изогнут вперед и зацепился за лобковую кость при выходе, это и привело к гибели обоих.
Самки жили здесь в тиши и заботе, и учитывая, что Андромеда извлекла из меня гистамин, а в каньоне не допустила проникновения в мое лоно, то вынашивали самки-афалии сами в благодарность за приют. И эту дивную скульптуру ваяет Знахарка, как символ Лоно Матки, а я только как натурщица.
Последующие экскурсии помогли мне разгадать загадку скульптур на пьедестале, обнаруженная пещера раскрыла секрет. Передо мною предстала скульптурная мастерская, осколки гранита, минералов, и неоконченная работа чего-то. Здесь находились зубило и молоток, наковальня и молот, другие неопределенные инструменты. Догадка осенила меня: все они были принесены из Города, купленные за золото, которого здесь в достатке. Слева от входа находился странный мех с ручкой, если его сжимать, то воздух выходил через тонкую металлическую трубу снизу каменного стола, на которым лежал порошок. Когда нюхнула его, он проник в легкие, и я не могла удержаться от чиха, подняв тучу странной пыли. Возле пещеры была высажена рукотворно сеть лиан с широкими листьями, которые собирали пузырьки кислорода и уже почти струей направляли в просеченный канал вглубь мастерской. Спустившись в него, я вылезла аккурат возле воздушного механического меха для горна.
– Значит, то, что здесь делали на этом столе, требовало постоянную подачу воздуха, гибук твою мать, зачем? – с этой мыслью покинула кузницу.
Однажды, проснувшись, я не обнаружила свою набедренную повязку, пришлось выдумать ее из нитей, освобожденных от кислотных колбочек. Вскоре появилась Андромеда с лангустами в пасти, они были очищены и высушены, помещены в непромокаемый мешок из желудка злобоежа, и поверх легли новые ласты.
– Ах, ты, милая моя, – я обняла ее и поцеловала в пысу. – Я и совсем забыла про Валериона, как он там? Так это ты стащила мою повязку, чтоб показать ему, что я жива! Умница.
Перекатив ее через себя, плюхнулась вместе с нею в воду, немного порезвившись, мы встретились взглядами, из глаз ее текли слезы крокодила. Меня пробило током, я единственная надежда продлить род саламандр, гистамины хоть и проникали в полости других животных, но вынашивания не происходило, им нужны теплокровные или жара. Есть легенда, что носителями были глубинные циклопы, но они после изрядных землетрясений больше не появлялись на плато под Городом. И тогда саламандры стали подбирать всех самок афалий, которых находили в отключке, или с большим сроком вынашивания их личинок, когда необузданный инстинкт гистамин, подчиняясь только закону сохранения популяции, насильно проникали в тела самок. Адекватных особей они просто обхаживали, пока они сами себя не причисляли к обществу рептилий.
Внутри похолодело, я вот уже нахожусь более тридцати циклов, и совсем не хочется покидать райское место, здесь я член общества, а там – изгой. Там за плечами пятьдесят коматозов, здесь я под надежной защитой. Только мысль о фермере мне нагнало ностальгию, далее больше – Принц. Его незабываемые прикосновения снова взбудоражили мое тело, жар так и хлынул вниз живота.
Ткнув пысой меня в грудь, вывела из оцепенения саламандра.
– Ах, бедные мои, что я могу одна сделать со всем этим миром!?
. . .
Лицо скульптуры я уже закончила, Знахарка сама просила его исполнить, мелкие детали для нее уж слишком, осталось повернуть ее и поработать над спиной. Но долгие раздумья о жизни и отведенной роли для меня привели к решению вернуться на ферму. Собиралась я на пару циклов, но от судьбы не уйдешь, ее подарки поджидали меня в самых неожиданных местах, что будет дальше, один Бог знает. Даже когда себя хорошо чувствуешь в странном мире, это я вспомнила афалию, бегущую по канатной дороге, рыжим, как я, в дивных одеждах, его удивительный, легкий, без жизненных тяжестей смех. Этот коматоз наяву неспроста, где-то должно все всплыть на поверхность, рано или поздно, лучше, конечно, раньше. И поэтому нельзя замыкаться в себе, в тихом уголке. Если Лоно Матери не возобновит поставку мальков, то и я существенно не смогу продлить жизнь двух противоположных сообществ, но одинаково беззащитных перед жестокой действительностью – вымиранием.
Не хотела я беспокоить общество рептилий, и в конце цикла, когда они уходили на охоту, покидая каньон, я прихватила сохраненную шкуру камелии, которую в прошлый раз успела сдуть по дороге наверх, достигнув вершины плато. Я так же не хотела просить Андромеду, чтобы та помогла доставить меня на ферму, с очень весомым заплечным мешком, сделанный из сетчатого ореха арбузной лианы. Вытряхнув все семена из него, я собрала свои внушительные пожитки, увеличительные линзы, солидный самородок золота и много разных мелочей. Золотой флакон, найденный мной в пещере древних афалий, я наполнила кислотой.
Рюкзак своим весом погрузил меня в пучину вод и протиснул под лилии без особых усилий, еле успела уцепиться за ствол шарикового дерева. Приступила к накачке
