— Извините? — недоверчиво переспрашивает Крейн, его брови взлетают вверх. — Начнет убивать?
Я смотрю на маму с таким же озадаченным выражением лица.
— Что значит снова? Он убивал раньше?
— Да, — говорит Фамке, все еще стоя у двери и нервно оглядываясь по сторонам. — Говорят, он отрубает головы людям, которых встречает ночью.
— Так говорят, или это правда? — спрашивает Крейн. — Потому что факты важнее домыслов.
— Он же не отрубил нам головы, — я тычу в свою, как бы демонстрируя, что она все еще на шее.
— Домыслы, — терпеливо говорит мама, бросая на Фамке предупреждающий взгляд. — Не слушайте ее.
— Нет, это правда, — опровергает Фамке. — Я была ребенком, когда это случилось. Ты не помнишь, Сара. Ты была слишком мала, — она смотрит на меня и Крейна. — Это случилось, когда моя семья приехала из Голландии. Я помню, что один из священнослужителей церкви пропал без вести. Никто не знал, что с ним случилось. А потом начались убийства. Двое других священников обнаружили обезглавленных, одного на болоте Уайли, другого под мостом.
Крейн корчит гримасу.
— Очаровательный городок. В брошюре об этом не писали.
— Значит, он вернулся, — говорю я. — Что это значит?
— Это значит, что вы оба останетесь здесь на ночь. Крейн, — мама кивает ему, — можешь занять гостевую спальню. Катрина, сегодня ты будешь спать в моей постели.
— Зачем? — спрашиваю я, когда она кладет руку мне на плечо и ведет к дому. Я только в детстве спала с родителями.
— Все это пугает меня, — шепчет она. — И я чувствую слабость. Не хочу быть одна.
Ох. Что ж, я не могу отказать ей. Смотрю на Крейна через плечо, но он остается с Подснежницей, поглаживая ее шею.
— Я отведу ее в конюшню, — говорит он и начинает вести ее вдоль дома, и я шепчу благодарность.
— Ты могла бы быть повежливее с профессором, — шепчу я маме, когда мы входим в тепло дома. Пахнет медом, древесным дымом и специями.
— Почему? Это он нарушил правила. Радуйся, что я не заставила его спать в сарае.
— Что ты говорила на прошлой неделе? Ты поощряла нашу близость.
Она бросает на меня острый взгляд.
— Тебе принести чай?
— Нет, — шиплю я на нее, начиная снимать пальто. — Я не… мы не… в этом нет необходимости.
Она наклоняется и пристально смотрит на меня, затем берет за подбородок и поворачивает мое лицо к себе.
— Уверена? Потому что ты как-то изменилась, Катрина.
— Уверена.
— Хорошо, — говорит она отрывистым голосом, отходя назад. — Он твой учитель, не более того. К тому же, наглые у него глаза, а скулы и кожа, как у призрака.
Я не знаю, что сказать. Как быстро она изменила свое мнение о нем.
— Не понимаю.
Она наклоняется и расшнуровывает мои ботинки.
— Для тебя есть кое-кто получше, — поднимает на меня взгляд и подмигивает, что больше всего нервирует. — Вот увидишь.
— Я поставила чайник, — говорит Фамке, выходя из кухни. — Пойду проверю, все ли необходимое есть в спальне.
Мгновение спустя входит Крейн, принося с собой мороз.
— Она устроилась, — говорит он мне, снимая пальто. — Хорошая лошадь.
Моя мама просто смотрит на него, потом уходит на кухню.
Крейн подходит ко мне, наклоняется и шепчет:
— Вау, да она от меня в восторге.
— Прости, — говорю я, оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что никто не смотрит, протягиваю руку и кладу ему на щеку. — Я не знаю, почему она так себя ведет.
— Она просто присматривает за своей дочерью, — говорит он с ухмылкой. — Я бы тоже никому не доверял рядом с таким мужчиной.
Я собираюсь сказать ему, что в таком мужчине, как он, нет ничего плохого, но опять же, я его ученица, и он только что терзал меня пальцами, сидя на моей лошади.
— Чашечку чая перед сном? — спрашивает мама, выходя из кухни с двумя дымящимися кружками. — Я собрала травы в саду. Они помогут успокоиться и уснуть. Не могу представить, какие кошмары могут мучить после такого испытания.
Мы с Крейном берем у нее кружки. Я нюхаю свою. Крейн делает то же самое. Пахнет корицей и апельсином. Это не тот чай, о котором я думала.
— Пахнет крапивой, — говорит Крейн, прежде чем подуть на него. — Облегчает боль. Успокаивает нервную систему. Я люблю такой.
— Похоже, тебе не в первой успокаивать себя, — банально говорит мама.
— Он учился в медицинской школе, — говорю я, но Крейн бросает на меня взгляд, желая, чтобы я молчала.
— О? — говорит она, выглядя теперь более заинтересованной. — И почему ты вместо этого пошел в преподавание? Захотел стать бедным?
Крейн посмеивается над этим.
— Я хочу помогать людям любыми возможными способами, — он снова дует на чай и делает глоток. — Так это и есть ваше колдовство? Травяные чаи и настойки?
Моя мама слегка пожимает плечами.
— Видимо. Это не очень модно, да?
— Главное, чтобы было действенно. Все равно это магия. Исцеление людей — тоже помощь людям. Скажите, мисс Ван Тассел, мне очень любопытно узнать о вас. Почему вы не преподаете в школе? Несомненно, ваши навыки и знания имели бы большое значение, учитывая вашу фамилию.
Я тоже задавалась этим вопросом, но так и не задала его. Но Крейн переходит прямо к делу.
Мама сжимает кончики пальцев, и я вижу, что она думает.
— Боюсь, ты слишком высокого мнения о фамилии Ван Тассел, — говорит она. — Может, я и сестра Леоны и Аны, но уже давно не являюсь частью их ковена.
Это застает меня врасплох.
— Я тоже не являюсь частью их ковена, но преподаю в школе, — указывает Крейн.
Она одаривает его натянутой улыбкой.
— Да. И, возможно, из тебя вышел лучше учитель, чем из меня, — она кивает нам обоим. — А теперь допивайте свой чай и отправляйтесь спать. Завтра я отправлюсь с вами в школу. Может, я и не принадлежу к их ковену, но сестры должны знать, что ты видела.
Я хочу сказать ей, что мы можем сообщить сами — мне давно пора повидаться со своими тетями, — но потом останавливаю себя. Хочу посмотреть на свою маму в кампусе. Понаблюдать, как сестры взаимодействуют с ней. В их отношениях есть что-то раздражительное, но я не могу понять, что именно.
— Что ж, — говорит Крейн, слегка кланяясь моей матери. — Спасибо за чай и ваше гостеприимство. Я лучше пойду готовиться ко сну.
Он поворачивается ко мне, и наши взгляды встречаются. Я не хочу расставаться с ним, ни сегодня, ни в любую другую ночь. Думаю, судя по напряженному взгляду его темных глаз, он тоже этого не хочет.
Но он направляется в свою комнату как раз в тот момент, когда оттуда выходит Фамке, показывая ему все, и моя мама встает рядом со мной.
— Для тебя есть мужчина, Катрина, — шепчет она мне на ухо. — Не этот.
***
На следующее утро мы встаем с рассветом. Во дворе кричат петухи, и золотистый свет струится в окна. Я свернулась калачиком в углу своей кровати, забыв пойти в комнату к маме. Спала как убитая; вероятно, из-за чая.
Встаю и надеваю халат, с удивлением обнаруживая, что Крейн уже встал и читает книгу у камина. Он смотрит на меня, когда я спускаюсь по лестнице, и улыбается.
Мое сердце трепещет в груди. Плевать, что говорила мама — он, безусловно, красив.
— Доброе утро, — говорю я ему, чувствуя себя глупо застенчивой из-за того, что он видит меня так рано, несмотря на вчерашнее.
— Доброе утро, — говорит он, его улыбка становится шире, от которой у меня подкашиваются колени.
— Катрина, собирайся, — рявкает мама, выбегая из ванной. — Нам нужно скорее уходить.
Я закатываю глаза и собираюсь так быстро, как только могу. Затем мы быстро завтракаем яйцами вкрутую и хлебом.
К тому времени, как мы отправляемся в конюшню, чтобы подготовить лошадей к отъезду, солнце уже разогнало слой тумана, который лежал на наших пастбищах и над Гудзоном. Вода теперь искрится, как мираж.
Мама отдает Крейну старую отцовскую серую лошадь, Пороха, которая все еще сильна, но со временем становится только более упрямой, и как только мама садится верхом на своего рыжего жеребца, Честера, мы трогаемся в путь и едем в сторону школы.
