Гостиница находилась в Сестриере Дорсодуро, недалеко от Гранд-канала. Мы шли в направлении Академии. Одна моторная лодка, тарахтя, проплыла мимо, заставив воду пениться. Летняя жара тяжело опустилась над каналом и создавала золотые блики на волнах. Благородные старые палаццо на обеих сторонах берега создавали великолепную кулису предпринимательской деятельности, которая царила на воде.
— О, смотри, — закричала я. — Красная гондола!
Маттиас вытянул голову.
— Правда? Где же? Я думал, все гондолы в Венеции черного цвета.
То же самое рассказывали мне и родители, прямо на первой экскурсии по городу, в которую была включена поездка на гондоле. "Раньше, — так рассказывал городской гид - гондолы встречались разных цветов. До тех пор, пока в 1633 году Золотой
Совет города не издал закон, согласно которому все гондолы должны были перекрасить в черный цвет. И этот закон до сих пор действует.
Откуда же взялась красная гондола на Гранд-канале?
На одно мгновение мне показалось, что я ошиблась, но Маттиас заметил ее тоже.
— Да ну, вон же она! — закричал он.
Она находилась прямо посередине Гранд-канала, напротив нас, направляемая гондольером, который стоял на задней части лодки и держал позади себя длинное весло двумя руками.
Когда гондола была недалеко, я заметила, что гондольер выглядел так же необычно, как и его лодка. Иначе, чем остальные гондольеры в Венеции, он носил национальную одежду, которая состояла из маленькой шляпы с бантом, полосатой рубашки и темных брюк, но не один из видов тюрбана и широкую белую рубашку, к тому же узкий жилет с золотистой нашивкой и цветные шорты, которые позволяли увидеть большие берцовые кости. Он был худой, как спичка, и старый, на мой взгляд, ему было за семьдесят, и это было еще чудо, что он вообще мог грести в темп. Тем более, он видел только одним глазом: второй был, как у пирата, перевязан черной повязкой.
Но самым странным было: он казался мне каким-то знакомым, хотя я понятия не имела, где я его уже видела.
— Что за урод?— возмутился Маттиас.
— По-любому, он тренируется для воскресенья, — предположила я. Мне как раз пришло в голову, что скоро будут гонки на воде, событие, которое каждый год в первое воскресение сентября собирает огромное количество жителей и туристов.
Множество лодок соревнуется в этой исторической гонке на Гранд-канале, наряженные как сто лет тому назад. Мама уже говорила, что мы могли бы также посмотреть это соревнование.
— Точно, — сказал Маттиас. — Соревнование на воде. Ты тоже туда пойдешь?
Если я скажу да, он тут же сообщит, что хочет также посмотреть на них. Невольно задалась вопросом, смогу ли я выдержать его с утра до вечера следующие две недели.
— В принципе, я больше не хочу идти за обувью, — сказала я.
— Почему же?
— Я даже не знаю. Может быть...
Все равно, главное, что-нибудь, что можно быстро купить, чтобы мне можно было снова пойти в гостиницу. Дело было не только в Маттиасе. С ним, в принципе, было даже ничего. Он был обходительный и дружелюбный, и даже время от времени отпускал шуточки, над которыми я смеялась. Но сейчас, при взгляде на красную гондолу, я почувствовала этот странный зуд в затылке. И с тех пор он не проходил. Я ощутила потребность где-нибудь спрятаться.
Мы прошли мимо конца улицы крошечного переулка, который я не могла вспомнить, хотя уже не первый раз обходила вокруг местности Святого Марка.
Раскрашенная, как в старину, висящая над дверью магазина вывеска привлекла мое внимание.
— Это магазин масок, — сказала я. — Странно, конечно. Когда в последний раз тут проходила, я не видела никакого магазина.
— Ты хочешь купить себе маску? Вместо обуви?
— Хм... Да, а почему бы и нет?
Именно так получилось, что я рылась в крохотном магазине, заполненном масками и костюмами. Пыльный запах висел в воздухе, как будто все вещи пролежали здесь долгое время, и ни один человек не заинтересовался ими. Накидки низкого качества, растрепанные перья боа, странные, украшенные вышивкой бархатные куртки. И маски. Целая куча масок. Были типичные венецианские, которые надевают люди на карнавал: некоторые с длинными, похожими на клюв носами, другие украшенные золотом, с похожими чертами лица, или так же полумаски, одна половина которых была белой, другая — черной, которые закрывали только верхнюю часть лица. Другие изображали грустных, сказочных существ и животных.
— Кошка, — произнес хриплый голос.
Я прошлась вокруг и увидела, как из темной глубины магазина появляется старая женщина. Мне показалось знакомыми ее сгорбленная фигура и тонкие, седые волосы, но не имела ни малейшего понятия, где я ее уже видела. Возможно, в
Венеции со мной такое случалось чаще. Сначала гондольер и сейчас вот эта старая женщина.
У нее практически не осталось ни одного зуба, а ее лицо было помятым, как древний пергамент.
Ее руки были искривлены из-за подагры, все же она была удивительно проворна, когда взяла с одной из полок маску и подала ее мне.
—Возьми кошку, девочка.
Это была прекрасная маска, украшенная вышивкой с черным бархатом и по кругу золотыми нитями, так что выглядело, как будто она была покрыта шерстью.
Прорези для глаз были окантованы крохотные жемчужины, а около носа были пришиты поразительно похожие на настоящие усы. Маска крепилась с помощью шелковых лент. Я попробовала и поняла, что, к удивлению, она удивительно хорошо подходила, не давила и не скользила, а прилегала идеально везде, как будто была сделана специально для меня.
И выглядела она очень дорогой. Наверное, она стоила слишком дорого. Я уже хотела вернуть ее старушке, но Маттиас опередил меня.
— Сколько же она стоит? — спросил он женщину на итальянском. Повернувшись ко мне, он повернулся ко мне. — Можно обо всем договориться.
— Чем может заплатить девушка? — спросила я старушку.
— Пять евро, — предложил Маттиас экспромтом.
— Десять, — возразила я. Помедлив, я добавила: — Возможно, даже двадцать, — маска определенно стоила того. Кроме того, я сэкономила много денег на обуви.
— Двадцать евро, отлично, — дружелюбно произнесла старуха.
— Двадцать евро действительно подходящая цена, — прошептал Маттиас, когда заметил мои колебания.
Я боролась со своей совестью. Весь магазин действовал на меня, как будто здесь уже давно никто ничего не покупал. Вероятно, старушка так сильно хотела продать вещь, что принимала любую цену, все равно какой бы низкой она не была. Я бы хотела добавить еще пять евро, но старушка взяла купюру в двадцать евро, которую я достала, и безмолвно исчезла в дальней комнате.
