Я быстро заморгала, пытаясь понять, что он хочет услышать от меня, а главное, для чего, не сразу сообразив, как можно было описать то, что я ощущала внутри себя.
— Ты боишься его, но хочешь, чтобы зверь жил!
— Сострадание! Это чувство называется сострадание! — шикнула я, надеясь, что он услышит, как я проклинала и ненавидела его в каждой букве, и лишь теперь понимая, что он впервые почувствовал то, что не смог объяснить сам себе, даже если была в шоке от одной мыли, что он способен учуять мои эмоции.
Не удержавшись, я хмыкнула на его манер, вкладывая в эти слова всю свою язвительность и презрение:
— Чувство, неведомое и непонятное для того, кто умеет только причинять боль и убивать!
Он зарычал.
Низко, пугающе.
Как могут рычать только звери, заставляя меня тяжело сглотнуть рвущийся наружу крик и прикрыть глаза, лишь бы только не видеть, как близко оказалось его лицо к моему, и эти жуткие глаза всматривались в мои цепко и хищно, словно он пытался протиснуться в мой зрачок, чтобы разворошить внутри все то, что еще было живым и трепещущим, превращая душу в кровавые лоскуты из пульсирующей боли.
Но только не отступать назад.
Не делать ни единого шага, выдавая свой страх и мерзкую беспомощность, потому что гордость — это все, что осталось у меня.
— И что же это по-твоему? — проговорил он хоть и приглушенно и даже как-то вкрадчиво, но все так же хрипло и странно, будто на самом деле каждое слово давалось ему с трудом, причиняя даже боль, — Сострадание?
— Это значит понимать чужую боль! Это значит сохранить чью-то жизнь, вопреки собственной ярости и желанию убить и растерзать!!! Это значит быть ЧЕЛОВЕКОМ! — закричала я, уже не в силах удержать слез, потому что знала, что это все было чуждо тому, кого называли Зверем и никак иначе. Кто не был человеком, а потому не смог меня понять, когда у моей семьи мог бы быть хоть один маленький шанс на спасение!
Монстр медленно моргнул, не отводя своих глаз от моих и теперь рассматривая слезы, которые потекли по моим холодным бескровным щекам, словно никогда не видел и их.
Молча и осторожно он протянул руку, касаясь моего лица окровавленными пальцами, подушечки которых были шершавыми и опаляли жаром, чтобы собрать капли соленой влаги моего тела, глядя сосредоточенно на то, как слеза из прозрачной и чистой стала розовой, когда впитала в себя боль погибших и растерзанных без вины людей.
Ни за что на свете я бы не хотела знать, о чем думает этот монстр, но глядя на его лицо сейчас даже через пелену молчаливых слез, мне казалось, что он был слегка озадачен. Если не сказать, что ошеломлен.
— Я не человек, — проговорил он спустя какое-то время на выдохе, опуская взгляд вниз на мое тело и израненные пальцы, с которых продолжала струиться кровь, впитываясь в тяжелое верхнее платье. — И я не знаю, что чувствую к тебе, но я не хочу тебя убивать…
Не знаю, почему я отвела глаза, в первую секунду задержав от шока дыхание и растерянно заморгав.
Я была готова бороться до последнего, но и была готова умереть, отчетливо понимая, что моя сила ничтожна мала в сравнении с его, ибо что может сделать девушка, не владеющая даже мечом, против того, кто разбивал руками камни?
Но к чему я точно не была готова, так это увидеть, что монстр был возбужден!
Его эрекция отчетливо виднелась, выпирая из штанов столь внушительно, что кровь отхлынула от лица, превращая меня на короткий жуткий миг буквально в ледяную статую.
Господи, только не это!
Да, я прекрасно знала, что происходит между мужчиной и женщиной, и зачастую помимо воли последней, когда и воины отца не гнушались тем, чтобы отказать себе в этом сомнительном удовольствии и довести до слез очередную прислужницу, жизнь которой с того момента, была сломана окончательно и бесповоротно.
Я многое слышала от женщин о «праве победителя», когда во время набегов вражеские войска не только грабили все, что могли найти, сжигали дома и издевались над ни в чем неповинным народом, но и насиловали женщин, делая это с особой жестокостью и садизмом, чтобы их семя осталось на нашей земле, а рожденные дети напоминали всем о том, кто стал новым хозяином…
И никто не был застрахован от этой ужасной постыдной участи, когда и у меня в спальне лежал особый флакончик с ядом, который я должна была выпить сама, чтобы только не попасть в руки иноземцам и захватчикам.
Выпила бы я его сейчас?
Да! Не задумываясь!
Потому что видела его устрашающие размеры и понимала, что это еще одно орудие для пыток и убийства, которое, однако, доставит ему много удовольствия, но обречет меня на страшную унизительную смерть.
— …не смей! — выдохнула я, впервые готовая отступить, когда поняла, что он стоит слишком близко ко мне, видя, как его глаза наполнились ядовитой насмешкой, но вместе с тем жаром, в котором я сгорю, словно в расплавленной лаве.
— Почему? Разве ты не сказала, что нужно быть сострадательным?
Он двинулся еще ближе, хватая меня за подбородок и снова прищуриваясь хищно и жадно, заставляя смотреть в его глаза и ощущая теперь дрожь моего тела собственной обжигающей кожей:
- Я чувствую твою боль, и хочу сохранить твою жизнь, несмотря на свою ярость. Я хочу сделать тебя свой.
— Лучше убей!!!
Я пыталась вырваться, вцеплялась в руку, удерживающую меня, но видела, что своей нелепой попыткой сопротивления возбуждаю его лишь еще сильнее, сего зрачки словно расползались по радужке глаза, отчего глаза становились еще более страшными и почти демонически черными, а эрекция увеличивалась все сильнее, ввергая меня в полный и беспросветный ужас.
Быстро, но неумолимо все менялось вокруг, наполняя воздух жаром и удушливыми импульсами, которые я почувствовала при его появлении в лесу.
Монстр злился и дышал теперь тяжело и хрипло, когда от его огромного тела даже пошла испарина, словно он только что вышел из бани.
— Ты не хочешь умирать! — прорычал он угрожающе и так, что все внутри меня затянулось в тугой узел, кидая все ниже и ниже в удушливую панику, куда я соскальзывала, словно по льду, как бы не пыталась бороться и хвататься за осколки разума.
— Но быть твоей не хочу больше!
И пусть он не был человеком, но для любого мужчины эти слова были хуже пощечины. Унизительные, смешивающие его с грязью. Заставляющие усомниться в собственной значимости и всесильности, ведь каким бы сильным и быстрым он не был, а не мог сделать ничего, чтобы подчинить ту, что можно было сломать пальцами.
Поэтому монстр зарычал снова оглушительно и яростно, хватая меня сильными длинными пальцами за горло, и рывком притягивая к себе так сильно, что я буквально ударилась о его твердое горячее тело, стараясь всеми силами отшатнуться, но лишь беспомощно захрипев, когда он сжал ладонь сильнее, не позволяя мне отстраниться.
С ним происходило что-то страшное!
Мышцы на этом огромном теле заходили ходуном, и кожа заблестела, оттого что стала влажной от пота, пока он рычал, встряхивая меня, словно невесомую игрушку, но продолжая держать у себя:
— Перестань меня бояться, черт побери!
— Перестань меня пугать!!! — закричала я, понимая, что мне это совершенно не помогает и страх, словно липкая паутина разрастается с каждой секундой все больше и больше, оттого что с монстром что-то происходило, и это явно не сулило ничего хорошего.
И если еще какой-то миг назад мне казалось, что с ним можно хотя бы говорить, то теперь надежды таяли, и складывалось ощущение, что он впадает в какое-то жуткое состояние, из которого сам пытался отчаянно выбраться, вдруг отшвыривая меня от себя в рыхлый снег, куда я приземлилась, ахнув, и глотая колючие снежинки, но боясь отвести глаз от него и слыша, как снова заколотилось сердце затравленно и перепугано.
Нет, я не смогу удержаться и остаться рядом с ним!
Особенно сейчас, когда он порывисто и с пугающей резкостью упал на колени, обхватывая себя ручищами, и закричал.
Господи боже!
