Я встала на четвереньки и принялась разгребать руками песок за рюкзаком — фляга наверняка выкатилась и ушла в песок под собственной тяжестью. Я давно сползла с подстилки и сидела по колено в прохладном песке, но не находила ничего, кроме камней и кусков старого железа. Может, все же было три?
Я вернулась на подстилку, отряхнула руки от песка. Надеюсь, Лора догадается принести сюда воды. Хотя надежды мало… Если Торн все же заберет ее — она забудет даже о том, что я вообще где-то существую.
Я отпила маленький глоток, плотно закупорила флягу и вернула в рюкзак, чтобы не растерять драгоценную воду. Руки похолодели: в рюкзаке было лишь две бутылки.
Я затянула все клапаны, обняла рюкзак и села, беспомощно оглядываясь по сторонам, прислушалась. Тихо, лишь легкий шелест песка, пересыпающегося под собственной тяжестью, и едва различимая песня продуваемых ветром камней, которая проникала сюда гулкой вибрацией. И стук моего сердца.
Лампа на стене давала не слишком много света. Выхватывала пятном мою подстилку и оставляла глубокие тени по углам. Фляги явно забрали, но кто? Я не верила в россказни о призраках песка и людях ветра — это сказки для детей. Мама всегда любила повторять, что нет ничего страшнее, чем другой человек.
Я вглядывалась в темноту, стараясь заметить хоть что-то. Наконец, увидела, как из угла справа отделяется черная тень. Я надела сапоги и нащупала в голенище нож.
4.
Тень вышла из угла и замерла. Человеческая тень: я различала голову, корпус и тощие ноги. Я крепче ухватилась за рукоять ножа, готовясь выхватить его в любой момент:
— Ты кто?
— Зато я знаю, кто ты, — голос мужской: может, мальчишка, может молодой парень. — Ты торгуешь у Большой дюны.
Я поджала губы. По крайней мере, это кто-то из своих.
— Ты украл мои фляги.
— Не украл. Я пришел первым — потому это мое укрытие. Ты мне должна.
Внутри закипало возмущение, но я понимала, что ссориться — не самый лучший вариант.
— Хорошо, считай, что я с тобой поделилась.
Он вышел на свет: не самый рослый, не самый крепкий. Мальчишка лет семнадцати с редкой порослью на подбородке и копной нечесаных светлых волос.
— Я Клоп.
Я пожала плечами:
— Кличка что ли?
Он кивнул:
— Вроде того. У всех серьезных ребят должны быть клички. Иначе нельзя.
Грозная кличка — ничего не скажешь.
— Что ты здесь делаешь, Клоп?
— А ты?
— Прячусь.
— От имперцев?
Я кивнула.
— И я прячусь. Из-за долбанной эскадры не могу вылететь в Змеиное кольцо. Поймают — сразу загребут, я у них давно в базе.
— Зачем тебе в Кольцо? В сопротивление собрался? — я невольно усмехнулась.
— Чего смеешься? Может и собрался.
Я не сдержалась:
— Наверное, только тебя там и не хватает.
Он подался вперед, стараясь придать себе грозный вид:
— Между прочим, мой дядя Мартин — глава сопротивления в самом Сердце Империи. Захочу — он меня к себе возьмет.
— Серьезный, наверное, твой дядя, — я хмыкнула.
— Ну, так!
Наслушался мальчишка бредней идиотов — и наворотил дел. Сопротивление… Никто толком даже не знал, есть ли оно. Думаю, что нет никакого сопротивления. Имперцы не церемонятся — уничтожают все, что не угодно. Не так давно испепелили Лигур-Аас и вырезали королевскую семью. Высокородные лигуры ничем не уступают высокородным имперцам, разве что, не они здесь властвуют.
Я посмотрела на мальчишку, который все еще не решался подойти:
— А если нет никакого сопротивления?
— Ты совсем тупая?
Я пожала плечами — может и совсем.
Клоп, наконец, осмелел, подошел и сел рядом:
— А ты чего сюда приперлась?
— Спряталась, сказала же. Тоже жду, когда эскадра уйдет.
— От кого спряталась?
— Да тебе-то какая разница?
— Я тебе все выложил. Теперь ты выкладывай, а то сдам.
Я положила руки на согнутые колени и опустила голову:
— Пришел ко мне один высокородный. Прямо в магазин.
— И что? — лицо Клопа вытянулось в предвкушении сальной истории. — Сказал, чтобы с ним шла? Или прям там завалил?
Я покачала головой:
— Ничего не сказал. Просто посмотрел. Нехорошо посмотрел.
На лице норбоннца отразилось великое разочарование:
— И все? Даже не полапал? И ты от одного взгляда струсила?
Он сказал это так запросто, что мне стало стыдно. Я, действительно, струсила от одного только взгляда. Струсила и убежала, как самая трусливая пыльная собака.
Вот дура… Лора права — я слишком много думаю о себе. Имперцы зашли из любопытства, а остальное додумал и дорисовал мой страх. Посижу в башне пару дней, для успокоения совести, и вернусь.
Я посмотрела на мальчишку:
— Ты давно тут сидишь?
— Почти месяц. С тех пор, как эскадра прибыла.
— А ешь что?
— Раз в неделю хожу в город, к бабке. Она еды дает. Завтра опять пойду.
— А бабка тебя тоже Клопом зовет?
Он рассмеялся:
— Не-а. Бабка Тедом зовет.
Мальчишке быстро наскучила моя компания, и он ушел в темноту, за засыпанный песком резервуар.
Вечером, когда спустилась синяя норбоннская ночь, я взобралась на башню Яппэ и смотрела на Город — тонкую полоску огней на горизонте. Просто Город, он не имел названия. Единственный населенный пункт на выжженной планете, засыпанной песком. Над огнями проплывали подсвеченные снизу облака, в которые время от времени падали или выныривали яркие точки — идущие на посадку или взлетающие корабли. У Норбонна не было своей луны — лишь бесконечный звездный полог, раскинувшийся над пустыней, драгоценным шатром. Ночью жара спадала, и становилось даже прохладно. Я куталась в джеллабу, растирала замерзшие пальцы, но не спешила уйти. Ночью пустыня оживала. Со своей высоты я видела маленькие движущиеся точки — красные ящерицы, вышедшие на ночную охоту.
Я спала на удивление хорошо, глубоко и без сновидений, которые порой превращали ночной отдых в настоящий кошмар. Вчерашний разговор с Клопом будто стер все мои страхи. Я встала, покричала его, но мальчишка, скорее всего, уже удрал в Город. Я хмыкнула: дурачок он. Напридумывал непонятных идеалов и сидит из-за них в песке. Насидится, плюнет прямо с башни Яппэ на эти глупости и вернется к бабке.
Я взобралась на ржавую лестницу, приоткрыла люк. Над головой синело безоблачное небо. Нагретый воздух обдавал лицо горячей волной. Я вылезла наружу и посмотрела в сторону Города. Над сверкающей полоской бликующих крыш поднимался высокий столб серого дыма. Опять пожар. Пожары здесь не редкость. Главное — чтобы подальше от Большой дюны.
Я вернулась в прохладу башни, вскрыла хрустящий пакет с сухпайком. Не лучший в мире пир — но вполне сойдет, чтобы набить желудок. Делать было совершенно нечего. Я взяла фонарь, побродила по башне, загребая сапогами песок, вернулась к своей подстилке и легла, уставившись в сводчатый потолок. Безделье — худшее из занятий. Кажется, через пару дней можно просто сойти с ума. Как за это время Клоп здесь не спятил? А, может, спятил? Я улыбнулась сама себе.
Наконец, послышался грохот открываемого люка, шелест осыпающегося песка. Мальчишка шустро спустился по лестнице и прокричал:
— Эй, ты здесь?
— Здесь, — я села на подстилке.
Клоп встал передо мной и уставился перепуганными глазами:
— Кто ты, мать твою, такая, Эмма Гессер?
Я опешила:
— Что?
— Имперцы ищут тебя. Твой магазин сожгли. Выгорела часть квартала. Твои голограммы на всех столбах. Они грозятся снести башку каждому, кто даст тебе приют. И готовы заплатить любому, кто тебя выдаст. Десять тысяч геллеров! Десять!
Я почти не понимала, что он несет. Это был бурный трескучий поток, в котором просто не должно быть никакого смысла. Я покачала головой:
— Подожди. Я ничего не понимаю.
— Имперцы ищут тебя, дура. За тебя дают десять тысяч геллеров.
5
Я нахмурилась и провела ладонью по лицу, будто хотела отогнать глупый морок:
— Клоп, скажи, что ты пошутил.
