Я заговорила первой:
— Здравствуй, папочка.
Я потянулась через решетку и взяла его за руку. Сухую, ледяную.
Он подался вперед:
— Здравствуй, моя хорошая. — Он всегда так называл меня: «моя хорошая». — Как твои дела?
Я мелко закивала, стараясь задушить слезы:
— Все хорошо.
Десять минут. Каждую истекшую минуту таймер издавал отвратительный писк, от которого все внутри сжималось. Столько хотелось сказать, не уместить и в часы, но сейчас мы бессовестно тратили их. Молчали, смущались. Я просто сгорала от стыда, но он никогда не должен об этом узнать. Ему тоже было неловко, что я прихожу сюда. Отец строго спрашивал о бытовых мелочах, и я отвечала про оценки в выпускном классе, про то, что готовила вчера на ужин и насколько разумно я трачу деньги со своего счета. Будто это имело какое-то значение, будто заботило. Все не то. Я так и не понимала, за что его посадили. Официально его обвинили в шпионаже в пользу Тахила. В квартире и в мастерской отца были обыски. Но даже я, безмозглая девчонка, понимала, что это подлог. Мой отец не шпион. Не предатель.
Я не сразу поняла, что папа вложил в мою ладонь что-то колкое и холодное. Стальной кулончик на простой грубой цепочке. Солнце или звезда с множеством лучей, с покрытым синей эмалью кружком в самом центре. Он наверняка сделал это сам.
Я зажала кулон в кулаке:
— Спасибо. Это очень красиво.
Папа улыбнулся:
— Прости, моя хорошая, теперь мне больше нечего тебе подарить. Храни его, чтобы не забывать меня.
Я все же заревела. Отчаянно. Так, что перед глазами все поплыло. Все равно, что стоять в ливень у окна. Он говорил так, будто прощался. Я снова поймала его руку:
— Я люблю тебя. Люблю тебя больше всех.
— И я тебя.
Предательский счетчик отвратительно мелко запикал. Стекло дрогнуло и начало стремительно опускаться, отсчитывая оставшиеся секунды: шесть, пять, четыре…
Папа подался вперед, пытаясь руками остановить неумолимую переборку:
— Не оставайся одна…
Два. Один.
— Найди п…
Заслонка прочно встала на место, надежно отсекая звуки. Папа лишь шевелил губами, припав к стеклу, но я не понимала, что он говорил — перед глазами все плыло. Я видела размазанные пятна. С трудом различила, как два охранника подхватили его под локти и повели прочь.
Я так и не поняла, что он хотел мне сказать.
* * *
Известие о смерти отца пришло мне на коммуникатор. Как стандартное информирование о погоде в восточной части Каварина. Сообщалось, что он повесился. Точнее, я прочла следующее: «Удушение посредством повешения в виду самовольных действий». Бред, глупость, вранье. В жизни не встречала чудовищнее формулировки. Я не верила ни секунды. Что угодно, только не самоубийство. Возмущение от этой невообразимой лжи даже исказило боль утраты. Отрезок времени, который был после, я почти не помню. Что я думала, что делала, как жила. Этот фрагмент будто стерли из памяти. Вырезали из тела то место, где он находился.
Я достала знакомый кулон из коробки со старыми вещами, которую хранила в гардеробной. Мои личные вещи. Единственное, что осталось, что смогла принести Дарка. Ерунда, но эта ерунда из моего прошлого. Любимая детская игрушка — потрепанный меховой зайчик в розовом сарафане. Фантики от старых конфет. Несколько фото родителей в карманном альбоме. Еще несколько безделиц, имеющих ценность лишь для меня. И папин кулон на простой цепочке.
Я долго грела его на ладони, вглядывалась в маленькие синие вихри в блестящей эмали. Я не могла надеть его целых шесть лет — личные вещи были под запретом. Теперь могу. Я защелкнула застежку на шее и прижала кулон ладонью. Я рада, что он есть. Особенно сейчас, когда все настолько зыбко.
Запищавший настольный коммуникатор заставил вздрогнуть. Я активировала кнопку связи — Кейт. Я улыбнулась:
— Привет, дорогая.
— Мелли, ну, как? Устроилась?
Я пожала плечами, хоть она этого и не видела:
— Наверное, да.
— Наверное? У тебя шикарная квартира у отеля «Факхир»! Мне такая даже не снилась.
Я улыбнулась:
— Да, ты права. Квартира прекрасная.
— А Фирел? Он отпускает тебя хотя бы поесть?
Я чувствовала, что она где-то там, на другом конце сети, просто пламенеет от любопытства. Но мне нечего было ей сказать.
— Фирел — моя работа, Кейт. Все хорошо.
Она пару мгновений молчала, понимая по тону, что что-то не так:
— Ты должна все рассказать!
— Пока нечего рассказывать.
Кейт хмыкнула:
— Значит, мне больше повезло. Ты свободна завтра в районе четырех?
— Что случилось? — не люблю сюрпризы. Сходить с ума до завтра? Нет, лучше узнавать сразу. — Давай сегодня.
— Нет, сегодня никак. Завтра узнаешь. Не сетевой разговор.
Я сглотнула. Что могло случиться?
— Кейт, хотя бы намекни.
— Это касается твоей работы, — Кейт даже понизила голос, как заговорщик. Я так и видела, как она многозначительно поводит темными бровями. — Больше сказать не могу, прости. Давай встретимся завтра в четыре в ресторане отеля «Факхир». У них такой кофе, что я за него душу продам.
— Хорошо.
Я отключилась. Кейт не сказала ничего особенного, но я уже не находила себе места. Внутри все замирало, как при прыжке с высоты. Она любила напустить туману, но каждый раз я перебирала все самое плохое. Работа… все очевидно. В голову приходило только одно: меня снимают с назначения. Фирел отказался от меня. Посмотрел и отказался. Вот почему он за целую неделю даже не напомнил о себе.
4
Я едва дождалась встречи. За прошедшую неделю Фирел со мной так и не связался, и я лишь уверялась в мысли, что вот-вот придет извещение из департамента. Я не понравилась.
Не понравилась.
Это позор. Как он обосновал? Недостаточно красива? Не вызвала у него желания? Не понравился голос? Манеры? Других причин быть просто не может — для них не было повода. Он не знает, какова я. Он не дал мне даже шанса.
Знают ли об этой неделе в департаменте? Наверняка знают. Отказ на первом же назначении… Это крах. И он уже понижает мой чертов статус. Еще два отказа — и меня снимут за несоответствие. Это в лучшем случае. Если захотят — вышвырнут прямо сейчас, не давая шанса. Смотря что наговорил Фирел. И я останусь беззащитной. Выброшенной, как старый рваный носок. И что тогда? Самое поганое — я ничего не знала. Ничего. Стоит ли все еще чего-то опасаться? Повлияли ли на что-то эти шесть лет в Центре?
Я не знала.
Уже с половины четвертого я нервно мерила высоченными шпильками мраморную плитку перед входом в отель «Факхир», высматривала в толпе Кейт, но она, как всегда, опаздывала. Пунктуальная на работе, но за пределами департамента — просто кошмар. Я то и дело поправляла белую соболиную горжетку, соскальзывающую с синего атласа платья, бесконечно поглядывала на часы и проверяла наручный коммуникатор. Меня колотило от внутреннего холода и нетерпения. Я время от времени касалась отцовского медальона на шее — казалось, он придавал немного спокойствия. Я бы никогда не надела его при Фиреле, но с Кейт можно. Кажется, теперь мне все можно.
Я чуть не вскрикнула, когда кто-то сзади обхватил мои ноги. Увидев маленькие ладошки на коленях, я улыбнулась и развернулась, подхватывая белобрысого шестилетнего мальчонку:
— Привет, мой львеночек!
Лео. Сынишка Кейт. Я его обожала. Никогда не видела более милого ребенка. Он обхватил меня за шею и крепко прижался:
— Мелисса! Я скучал!
Я чмокнула его в щеку и тут же отерла помаду:
— И я очень скучала, мой дорогой!
Если у меня когда-нибудь будет ребенок, я бы хотела, чтобы он был похож на Лео. Кейт очень повезло. И пусть она воспитывает его одна — это лишь досадная мелочь. Мужчины приходят и уходят. Ее бывший муж — полный кретин.
Лео на какое-то время развеял мои тревоги. Да и лицо Кейт не предвещало великой беды. Она улыбнулась, в свою очередь чмокнула меня в щеку, обдавая духами:
— Прости, дорогая. Занятия в школе закончились раньше — и мне пришлось забрать Лео. Ты же не против?
