животе у меня всё перевернулось. Я положила телефон, и босиком пошла в ванную, включила свет и поморщилась от внезапно яркого света. Мои глаза не реагировали ни на какой яркий свет. А также тёмные или затенённые участки. На самом деле, мои глаза в значительной степени чувствовали себя отстойно в 95,7 процентов времени.
— Трини?
Задержав пальцы на выключателе, я оглянулась на Арахиса, который сместился ближе к ванной.
— Да?
Он склонил голову набок, и когда вновь посмотрел на меня, я почувствовала себя голой.
— Я знаю, как много значил для тебя Миша. И знаю, что тебе сейчас должно быть очень больно.
Кончина жизни Миши не причинила мне боли. Скорее это убило часть меня, заменив её, казалось бы, бездонной ямой кислой горечи и кровоточащего гнева.
Но Арахису не нужно было знать это. Никому не нужно было это знать.
— Спасибо тебе, — прошептала я, отворачиваясь и закрывая дверь, когда жжение опалило моё горло.
Я не заплачу. Я не заплачу.
В душе, с многочисленными струями воды и кабинкой, достаточно большой, чтобы вместить двух взрослых Стражей, я использовала минуты под горячими, жгучими брызгами, чтобы привести голову в порядок.
Или, другими словами, окунулась в омут с головой.
Прошлой ночью у меня случился столь необходимый мне нервный срыв. Я дала себе время выплакать всё это, а сейчас пришло время смыть всё это, потому что у меня была работа, которую я должна была сделать. После долгих лет ожидания это, наконец, случилось.
Мой отец призвал меня исполнить свой долг.
Найти Предвестника и остановить его.
Итак, мне нужно было многое обдумать и заархивировать в свой воображаемый ящик мыслей, чтобы я могла делать то, для чего была рождена. Я начала с самого важного. Миша. Все его поступки я поместила на самое дно ящика, спрятав под смертью моей матери и неспособностью остановить это. Этот ящик был помечен как «ПОЛНЫЙ ПРОВАЛ». В следующий ящик я отправила причину, из-за которой на моих бёдрах появились синевато-чёрные синяки, покрывавшие моё левое бедро и всю его длину. Ещё один синяк окрасил правую сторону моих бёдер, где Миша нанёс грязный удар. Он надрал мне задницу, а потом ещё добавил, но я всё равно победила его.
Почему-то на меня нахлынуло естественное чувство самодовольства или гордости за то, что я победила кого-то, кто был хорошо обучен.
Хотя ничего хорошего в этих чувствах не было.
Синяки, недуги и вся боль ушли в ящик, который я назвала: «ЯЩИК, ПОЛНЫЙ КОШМАРОВ» из-за Миши, который умудрялся нанести так много жестоких ударов, потому что знал, что у меня ограниченное периферийное зрение. Он использовал это против меня. Это была моя единственная слабость в бою, и мне нужно было улучшить это, скажем так ещё вчера, потому что если этот Предвестник обнаружит, насколько плохо моё зрение, он воспользуется этим.
Точно так же, как воспользовалась бы я этой слабостью, будь на его месте.
И да, это будет ночным кошмаром, потому что умру не только я, но и Зейн. Дрожь пробежала по мне, и я медленно повернулась под струями воды. Я не могла поддаться этому страху, не могла задержаться на нём ни на секунду. Страх заставляет совершать безрассудные, глупые поступки, а я и так уже сделала достаточно без всякой на то причины.
Верхний ящик был всё ещё пуст и не помечен, но я знала, что туда помещу. Туда я помещу всё, что было связано с Зейном. Поцелуй, который я украла, когда мы ещё были в нагорье Потомак, растущее влечение и желание, и ту ночь, ещё до нашей новоприобретенной связи, когда Зейн поцеловал меня, и это было всё, о чём я читала в любовных романах, которые так любила моя мама. Когда Зейн поцеловал меня, когда мы зашли так далеко, как только могли, не пройдя весь путь, мир действительно перестал существовать вне нас.
Я взяла всё это, вместе с необузданной потребностью в его прикосновениях, его внимании и его сердце, — которое, скорее всего, всё ещё принадлежало другой, — и закрыла ящик.
Отношения между Защитником и Истиннорождённой были строго запрещены. Почему? Я понятия не имела, но догадывалась, что причина, по которой это объяснение было неизвестно, заключалось в том, что я была единственной Инстиннорождённой, оставшейся в живых.
Я закрыла ящик, который назвала просто «ЗЕЙН», и вышла из душа в наполненную паром ванную. Завернувшись в полотенце, я наклонилась вперёд и провела ладонью по запотевшему стеклу.
В поле зрения появилось моё отражение. Как бы близко я ни была, черты моего лица были немного расплывчатыми. Моя обычно оливковая кожа, благодаря сицилийским корням моей мамы, была бледнее, чем обычно, что заставляло мои карие глаза казаться темнее и больше. Кожа вокруг них была опухшей и потемневшей. Нос всё ещё был скошен в сторону, а рот казался слишком большим для моего лица.
Я выглядела точно так же, как в тот вечер, когда мы с Зейном покинули эту квартиру и отправились в дом сенатора Фишера в надежде найти Мишу или доказательства того, где он находится.
Но теперь я чувствовала себя иначе.
Как же так, во мне не было никакого заметного физического проявления всего, что изменилось?
У моего отражения в зеркале не было ответа, но когда я отвернулась, я вымолвила единственное, что имело значение:
— Я справлюсь, — прошептала я, а потом повторила громче: — я справлюсь.
С мокрыми волосам и, скорее всего, в полном беспорядке, я сидела на кухонном островке, постукивая босыми ногами, разглядывая голые стены и потягивая апельсиновый сок.
Квартира Зейна была невероятно пуста, напоминая мне о постановочном доме.
Кроме моих чёрных армейских ботинок, которые стояли у двери лифта, никаких личных вещей здесь не было. Если за личные вещи не считать боксёрскую грушу, висящую в углу, и синие маты, прислонённые к стене. У меня ничего не было.
Мягкое кремовое одеяло было аккуратно сложено и накинуто на серый диван, и вуаля, картина маслом готова. На кухонном столе не осталось ни одного стакана, а в раковине — ни одной тарелки. Единственная комната, которая отдалённо напоминала спальню, где кто-то жил, была моей, да и только потому, что мои чемоданы были раскрыты, а одежда разбросана по всей комнате.
Может быть, всё дело в современном дизайне, и именно он добавлял холодности. Цементные полы и большие металлические вентиляторы, которые тихо вращались на открытых металлических балках, не добавляли никакого тепла в открытое и воздушное пространство. Как и
