Классная дама (СИ) - Даниэль Брэйн

Я вырвалась из водного плена и захлебнулась. Лицо жгло, словно в него плеснули крутым кипятком, глаза застили навернувшиеся слезы, нос беспощадно щипало. Все хорошо, так и должно быть, думала я, всматриваясь в своего спасителя. Может, безобидный фрик, а может, косплеер с лицом закоренелого человеконенавистника.

— Спасибо, — выдохнула я. Тишина оглушила, ни криков, ни сирен МЧС, я их просто не слышу? — Спасибо! — И собственный голос показался мне незнакомым.

Я потеряла слух? То, что я слышу, этот голос, это мое воображение?..

Не страшно. Слух еще не жизнь, я жива, это главное.

Мужчина протянул руку к моему лицу и схватил меня за подбородок так сильно, что я вскрикнула от боли, и отстраниться он мне не дал.

— Я тебя… — прошипел он и резко отпихнул меня, но я не успела передохнуть, как он вцепился мне в волосы. — Блаженную корчишь? Жизнь тебе не мила? Язык тебе твой паскудный вырвать?

У него слишком реалистичный косплей, вплоть до гнилых зубов и смрада. Несмотря на шоковое состояние, я постаралась не дышать.

— Кто еще среди заговорщиков? Говори!

У него был фирменный прием — схватить жертву и оттолкнуть так сильно, что еле удержишься на…

…Стуле? Какого черта я сижу?

Реальность приобретала очертания полутемной комнаты, каменной, закопченной, похожей на пристанище маньяка или палача. Мой мучитель был одет в рубаху, штаны и окровавленный фартук, и я прервалась на полувдохе, воздуха перестало хватать. Это ведь не моя кровь? Откуда?..

И руки… связаны за спиной. Я дернулась, вызвав у мужчины злобный смешок, опустила голову, снова подавилась воздухом, когда поняла, что одета в длинное темное платье. Что бы это ни было…

Что бы это ни было, это бред. Я со всхлипом вздохнула и закрыла глаза, откинувшись на спинку жесткого стула. Мой мозг от кислородного голодания выдает кошмары, но я жива, я мыслю, стало быть, существую, и надо только перетерпеть. Несколько дней, вряд ли больше. Я в машине скорой или уже в больнице, а этот сон — неприятно, но не смертельно. Изнутри поднималась истерика — страх, и он был тоже потусторонний: мне нет резона бояться этого мужика. Глюки вреда не причиняют.

Глюк приблизился ко мне, я поняла это по тяжелым шагам и мерзкому запаху, потом что-то тупое и твердое ткнулось мне в ложбинку под шеей.

— Лопухова, — проскрипел палач, — уже отходит, болезная. Жаль ее? — спросил он, и я предпочла видеть… что происходит. Допустим. — Тебе ее жаль?

Я понятия не имею, о ком ты. Но я смотрела ему в глаза. Тупой предмет пополз выше, уперся в подбородок, прямо в кость, и это было разновидностью пытки: такое сильное нажатие. Я дернула головой, палач убрал это нечто и незаметным движением развернул передо мной длинную узкую плеть.

— Сдохнешь, — уверенно пообещал он, — ты тоже сдохнешь, но скажешь, кто заговорщики. Вы хотели убить наследника — ты, Лопухова, Бородина… Дуры-бабы! — Он сплюнул.

Он легко поднял меня за воротник — сопротивление было бесполезно. Я не орала, повисла в его руках, высматривала, что я могу использовать как оружие. Много всего, как в музее пыток — давно была, но надо же, запомнила, все тяжелое, лишь бы дотянуться.

— Семен!

Дверь распахнулась, на пороге возник широкоплечий мужик — на вид как мой мучитель, но в чистой одежде и выше ростом, не человек, а глыба, скала. Семен разжал хватку, я упала на стул, больно ударившись копчиком.

— Окаянный, сын погани! — рявкнул человек-скала. — Полюбуйтесь, господин жандарм! Теперь и эту чуть не засек, еле успели! А ну! Фролка, Аким! Высечь его!

Быстро все менялось, молниеносно, как и положено во сне. Мне стало даже интересно, чем все завершится, в конце концов, в какой момент во сне историческая драма превратится в полет куда-нибудь на Багамы, никто не скажет. Я дернула плечом — больно, значит, я повредила руку, пока спасала мальчишку. Но он жив, он тоже должен быть жив, иначе все зря.

Два мужика, таких же глыбины, выволокли орущего Семена прочь. Проштрафился — никаких церемоний, и мне показалось, ему крышка, потому что вопил он так, словно прощался с жизнью. Дверь закрылась под его крики и непрестанную негромкую ругань главного палача, я перевела взгляд на офицера, стоящего у стены, тот усмехнулся.

— Бережет вас Владыка, Софья Ильинична, — покачал он головой. — Еще минут десять, и ничто бы вас не спасло.

Я молчала. Нельзя умереть от пыток, находясь на искусственной вентиляции легких, и нечего говорить, если не знаешь своих реплик. Офицер сел, пригладил волосы. Это такой устарелый, какой-то животный способ демонстрации мужества? Это мой сон, дружище, и здесь должны быть мои порядки.

— Прасковья Лопухова… — он поморщился и махнул рукой. Я видела его лицо только в профиль, свет от свечи искажал черты, превращая человека в чудовище. — Впрочем, у нее здоровье и без того было слабое. — Он повернулся ко мне. — Мария Бородина молчит, вы тоже молчать будете, Софья Ильинична?

Нет-нет-нет, мне бесконечно интересно, только скажи, что говорить. Внутри неприятно захолодело — как в романах, когда является главный герой с кубиками, опасный и бесконечно привлекательный. Мне было плевать, что у офицера под кителем, и привлекательность его могла бы меня интересовать лет десять назад, сейчас для меня он рисующийся мальчишка.

— Бабий заговор, — он улыбнулся, и его улыбка была отличным притворством, так что я тоже ухмыльнулась. Офицер улыбаться разом перестал. — Бабий… с мужчинами проще, но что же вы, бабы, такие упрямые?

Ах да, мы хотели убить наследника. Зачем?

Офицер подумал, сунул руку за пазуху, вынул сложенный лист бумаги и издалека показал его мне. Очевидно, письмо должно было мне что-то сказать, но моя реакция — отупелое равнодушие — сбила офицера с толку.

— Софья Ильинична? — окликнул он, а мне все хотелось поправить — Андреевна. — Прасковья Лопухова в письме к Марии Бородиной называет ваше имя.

Я помотала головой. Увлекательно, не спорю, но я как непись в компьютерной игре: вроде присутствую, но ни на что не влияю. Кажется, я еще раз улыбнулась, и кажется, что от растерянности.

— Я понимаю, — сменил офицер тон, а я глотала вставший в горле ком и не могла понять, откуда все это. Тело было будто чужим и мне неподвластным — чем же меня накачали, ввели в медицинскую кому? — С вашей семьей… Илья Егорович сгинул на каторге, матушка ваша вас покинула, последовала за ним. А к чему это