парту Вишневской. Тоже неплохо. Надо еще подкупить петард. Как же воняет!
У Алсу последняя парта в первом ряду — самое удачное место для нее. Учителям не интересна, толку от такой ученицы, как она, на уроках мало. На занятиях Алсу преимущественно отмалчивалась и никогда не проявляла инициативу. Сидела рядом с не самыми сознательными персонажами. Хулиганы, прогульщики, разгильдяи… Терпеть их не могла, но терпела и выживала.
Выживала потому что класснуха ее выживала, в смысле гнобила, сажала в конце аудитории, старательно подчёркивала «индивидуальность» Алсу. Ее работы класснуха проверяла более придирчиво, следила за посещаемостью — пропускать занятия нельзя, хоть в гроб ляг, но приди, — и еще больше сотни поводов находила для «жести» и «недопустимости».
Из дыма появилась головы учительницы.
— Кто это сделал? Что за «американские горки» вы тут устроили?
В это раз это сделала Алсу. Ей даже не нужно признаваться. Так и так все свалят на нее.
— Роза Викторовна, а вы катались на Американских горках? — хихикнул Сидоров и прошептал соседям. — Кроме качелек, ничего и видели. И даже на них ссыкотно.
Сказал вроде тихо, но услышали все, подобострастно поддержали смехом.
— В Сингапуре офигенные, одна «летучая мышь» чего стоит, — громко добавил Сидоров.
Алсу глянула на учительницу — красные пятна на шее. Розе Викторовне пора пить таблетки.
Роза Викторовна с размаху села на стул, стала судорожно дергать молнию на сумке. Черт, сломала ноготь. Когда же она научится равнодушию? В школе бывают разные гадости, которые происходят независимо от нее, дети сталкиваются лбами, бьются не на жизнь, а насмерть. Но они еще зеленые — и она знала, что будут трудности. Как говорится, по́том и кровью залит ее педагогический диплом, их учили, предупреждали.
Зажав таблетку зубами, открутила пробку на бутылке с водой и присмотрелась к Алсу. Ее отвратительность успокаивала. Она настолько чудовищна, что исправить эту ошибку природы, наверное, сможет только гильотина. Нет, нет, нет. Роза Викторовна педагог и не имеет права так думать. Запила таблетку и кашлянула, будто внутри обожгло внутренним ядом, — если такой бывает.
— Бесфамильная, а ты каталась на «американский горках»? — обратился Сидоров к Алсу и тут же махнул рукой. — Хотя кого я спрашиваю? Отстой полный!
— Надеюсь, бои закончились? — Глянула на класс. Какая предательская тишина. Вроде на поверхности ничего не видно, все внутри, но стоит зазеваться — и они вонзятся в тебя всей силой. — Бесфамильная, завтра родителей в школу.
Никакой реакции. Что за человек?
Вынуждая сердце успокоиться, Роза Викторовна прижала руку к груди. Какая коварная штука — память. Она возвращала на пятнадцать лет назад. Шаг за шагом напоминала маленькую, окоченелую Розу. Ее сердце кромсал такой же костенок-сидоренок, но она не умела защищаться, как это делала Алсу Бесфамильная. Эта девочка знала способы не реагировать. Она настолько была свободная и сильная, что Розе Викторовне самой хотелось ее сломать…
Глава 4–6. Хочу домой
Дверь со страшным грохотом ударилась о стену.
— Что случилось? — испугалась продавщица, вытирая руки о фартук.
— Ох! Теть Вер, простите, не рассчитала.
Продавщица продолжала смотреть на Алсу с интересом, ждала, когда девушка подойдет к прилавку. Алсу приблизилась быстрым шагом, по пути открыла телефон, показала фотографию Кости Сидорова.
— Теть Вер, а такой принт на торт можете сделать?
— Красавец, — горестно вздохнула продавщица. — Скинь мне на телефон. — А чего написать?
— С днем рождения.
— Тебе когда?
— Срочно!
— Срочно не получится. — Продавщица раскрыла стеклянную дверцу холодильника, со второй полки потянула коробку, поставила на прилавок, откинула крышку.
Честно говоря, Алсу не думала, что так бывает. И разумеется, удивилась. На торте был портрет какого-то книжного красавца: волевой взгляд, губы поджаты, красный камзол, расшитый золотыми нитями. Даже обсыпанный кокосовой стружкой он выглядел эффектно. На Костю Сидорова не очень похож, но что-то близко и рядом.
— Нравится? — довольно произнесла тетя Вера. — Вчера сделала по книге «Дракон на поводке». Хотела сама съесть. — Погладила себя по круглому животу. — Но одной как-то не то. И все-таки это несправедливо, что молодым все, а мне нет. Я вот, Аистенок, замуж хочу. А никто не берет. Поболтать не с кем.
— Да ладно, — не поверила Алсу, — У вас же тут толпы. Трасса рядом.
— Вот именно трасса. Заскакивают на обед, пару слов квакнут и вновь несутся дальше. Проносятся, как мои годы.
— А вам сколько?
— У меня юбилейный год, — снова пригладила тетя Вера свой живот. Ажно шестьдесят осенью стукнет.
— Тогда ищите жениха на остановке или в очереди к стоматологу.
— Да уж! — хрюкнула продавщица.
— Или на кладбище.
— Уже хоронишь?
— Вдовца можете встретить.
— Ага, — улыбнулась продавщица. Я прошлым летом одного такого узрела. Могилка его жены аккурат против моего брата. Он ей цветочки, камушки, красиво так грустит, плачет. А сам еще ничего, вот как этот с тортика. Поплакал он, значит, и пошел на выход, а я за ним. Попрошусь, думаю, в попутчики, с кладбища по-другому никак, шлёпать и шлёпать. Выходим за ворота, он к своей машине, я за ним, а из машины трое выскакивают. Не поверишь, три телки, одна краше другой. Вот такой, блин, финт. Торт брать будешь?
Алсу заплатила за торт, вышла из магазинчика. Посмотрела на часы и ужаснулась, — до отправления школьного автобуса еще два часа. Поплелась на остановку.
Вскоре подошла девица в леопардовом пальто:
— Давно ждешь?
— Минут пять, — ответила Алсу.
— Фигово. Тебе куда?
— До Растрепши.
— По пути. — Девица вышла на обочину, принялась голосовать.
Быстро остановилась «шестерка».
— Вероничка, — выглянул водитель. — Садись.
— Я не одна.
— С подругой?
— Не.
Водитель взглянул на Алсу, чутка офигел, картинно прижал руку к груди:
— Прошу прощения, красавица, но я однолюб.
— Ты, Федька, циник и бабник, — засмеялась Вероника и устроилась на пассажирском сиденье.
Укатили.
Пришлось Алсу тащиться пешком.
По обочине пылила лошадка, запряженная в телегу.
