Мать суетилась в кухне, вынимая из печи с вечера поставленные томиться горшочки. Она утирала потный лоб и натужно пыхтела. Топить избу в середине лета – дело непростое. Но на уличных очажках готовить такое важное блюдо нельзя – на закате ждали сватов. Потому-то Ива и маялась всю ночь, потому заливалась слезами. Ведь если все пройдет так, как угодно родичам, минула последняя ночь свободной девицы.
Ива замерла на пороге, чего делать ни в коем случае не следовало: недобрая примета! Надо бы осторожно переступить его, дабы не потревожить границу миров, и без того зыбкую для невесты. Но учуявшей запахи праздничной снеди девушке было не до примет. Быть может, она ждала, что смотрины обернутся кошмарным сном, каким оказался Хозяин болота? Надеялась, что сговор забудется, а поганый кузнец с сильными, не справиться девке, руками сгинет, как талый снег? Еще как надеялась! Да обманулась…
– Дитятко! Ты что же это?! – Матушка подбежала и сдернула Иву с порога. Подхватила метелку из гибких березовых веточек и поспешила подмести границу, покуда злые духи не ухватили доченьку за пятку.
Ива же только переводила взгляд с матери на печь и обратно. Не привиделось, не приснилось. Все въяве. И кузнец с сильными руками действительно заберет ее из отчего дома, чтобы… чтобы сотворить такое, о чем Иве невмоготу вспоминать.
– Ивушка! – Выпроводив незримую нечисть за порог, Лелея развернулась к дочери. – Ну что же ты, милая? Рано плакать покамест! Вот как плакальщиц перед свадебкой созовем, так и… Доченька!
Ива заплакала пуще прежнего. Не со всхлипами и мольбами: то уже было, да не помогло. Она плакала тихо и не шевелясь. Только крупные и почему-то холодные капли катились по бледным щекам.
Женщина едва успела подхватить крынку с парным молоком, выскользнувшую из ослабевших пальцев дочери. Отставила и обняла младшую любимицу. Так они и стояли: совсем не похожие, будто и не родные вовсе. Лелея – румяная, округлая, загорелая. И Ива – бледная тень матери, с рождения худая и слабенькая, с тонкой кожей, что покрывалась красными пятнами на солнце. Будто и не деревенская девка вовсе, а слабенький отпрыск заезжего купца. Быть может, потому отец всегда и был строг: братья-то точно в родителей. Один отцовская копия, второй – материна. И только Иву ровно подкинули… Кабы не старая бабка, сразу после рождения дитятки узревшая в ней сходство с покойной сестрицей, и вовсе решили бы, что подменыш в семью попал. Не ровен час, еще прикопали бы где-нибудь за ручьем, чтобы в деревню не воротился.
– Ну? – Лелея отстранилась. – Разве можно так рыдать? Неужто, – хитро подмигнула она, – так страшишься супружеского ложа?
«Ох, маменька, – горько подумала Ива. – Чего мне уже там страшиться?»
А Лелея продолжала:
– Так это ты одна у нас такая скромница! Братья сызмальства от мальчишек ограждали, вот ты ни с кем и не водилась. А подружек спроси: каждая если не урожайной ночью успела с кем помиловаться, так хоть в баню одним глазком подсмотрела! Было бы там чего пугаться!
И верно. Урожайной ночью каждая успела до стога прогуляться с любимым. А иной раз и не с любимым вовсе, а просто с приглянувшимся молодцем. Как еще славить землю, готовить поля к посевам? Только прославляя любовь! Испокон веков так повелось. И девки с парнями, собираясь на праздник, точно знали, зачем идут, и никто не судил их в эту ночь. В любую другую в году косы бы обрезали за распутство, но не в урожайную.
А после праздника случались и свадьбы. Иные, впервые встретившись при свете костров, уже не расставались. Другие же, напротив, расходились, чтобы никогда не встретиться. И дети тоже случались, да. И все знали: зачатым этой ночью счастливцам во всем станет сопутствовать удача. Бойко, старший братец Ивы, таким и уродился. Не зря небось женился на городской красавице да был принят в ее семье как родной.
Все знали, как веселится молодежь в урожайную ночь. Знала и Ива, когда шла на праздник. Знала – и не боялась. А чего бояться? Есть милый друг, кузнец Бран, он от кого угодно оборонит: от дикого ли зверя, от человека… Одного Ива не знала: что зверь и человек могут быть единым целым.
Ива и правда была скромна. Многие девки шли на поляну за деревней и вовсе нагишом, скидывая одежу, как только закрывались деревенские ворота. Ива же отправилась в рубахе. В белоснежной, тонкой, собственноручно вышитой. И все одно ощущала, будто непотребство творит. Она тогда замялась у околицы, переминаясь с ноги на ногу: земля только-только успела принять в себя первое тепло, в одиночку не согреешься.
– Уж не меня ли ждешь, девица? – прошептал кто-то над ухом, оплетая ее руками за пояс.
Ива дернулась, не сразу узнав грубые пальцы кузнеца.
– Здравствуй… – прошептала она, не решаясь обернуться.
– Заждалась? – скользнул он губами по шее.
Она кивнула, ощущая, как жар заливает щеки.
– Пойдем!
И он повел ее, нерешительную, туда, где мерцали рыжие точки огней на поляне, где извивались в танце тени, где предстояло случиться чему-то… чему-то, о чем Ива и думать страшилась.
– Может, не надо все-таки? На будущий год?..
– Э-э-э! Да ты трусишь! – расхохотался молодец. Он легко оторвал ее от земли и прижал к широкой обнаженной груди.
Ива взвизгнула и лишь слегка успокоилась, сообразив, что ниже пояса кузнец все же одет.
– Не боись! Я ж с тобой! – И понес ее, сжимая так крепко, что не вырваться.
Знала бы тогда Ива, что взаправду не вырвется…
Хмельное вино, танцы, жар огня и рук – все смешалось воедино, опьянило. Ива кружилась в объятиях милого, не понимая, где его ладони, где собственные, она плясала и плясала, отдаваясь безумию, доверяясь и доверяя. Звезды перемешались над головой, закружились в хороводе с кострами, а когда музыка и смех стали тише, а спину охладила росистая трава, девушка и сама не уразумела. Бран навис над нею, сосредоточенный, наморщил лоб и все шарил, пытался нащупать что-то внизу. Ива захихикала, уворачиваясь от поцелуев:
– Щекотно!
– Лежи! – приказал кузнец, не выпуская ее.
– Бран, ну хватит! Ой, ой, не могу! Ну прекрати! Щекотно же!
Шершавые ладони приподняли рубашку и скользнули по бедрам вверх, а Иву точно холодной водой окатило: сейчас случится! И она дернулась что есть мочи, как заяц, попавшийся в силки. И попросила уже серьезно:
– Не надо, Бран!
– Тихо-тихо, – только зашептал милый, надавливая ей на плечо, чтобы не мешала.
– Бран, хватит! Я… Перестань, я не хочу!
– Не хочет она… – фыркнул кузнец. – Все вы сначала не
