Да и Стерри, вручив мне лист с нарисованными крокозябрами, быстро заметил, что я занята вовсе не чистописанием, и взмахнул рукой, имитируя подзатыльник. Не коснулся, но намек был более чем прозрачным. Пришлось заполнять прописи, снова чувствуя себя словно в школе.
И все же, разогнув спину, смотреть на сосредоточенное лицо мужа, а то и встречаться с ним взглядом и ловить улыбку было приятно. Хорошо, что он не ушел из кабинета.
– Ты в самом деле грамотна, – заметил Стерри, наблюдая, как я покрываю лист палочками, крючками и петельками.
Я отложила самописку, сжимая и разжимая ноющие пальцы.
– Почему вы так решили?
На мой взгляд, то что получалось, едва ли можно было отличить от шедевра первоклашки. Может, у этого тела и было все в порядке с мелкой моторикой – всяким там шитьем и вязанием – но с письмом ему никогда иметь дело не доводилось.
– Взяла самописку правильно прежде, чем я показал. Стараешься не сжимать слишком сильно, хотя и не совсем получается с непривычки. И не спрашиваешь, почему я не объясняю, где какая буква.
– Потому что с большой вероятностью здесь нет букв, – пожала я плечами.
– Одна есть, – Стерри ткнул пальцем в строчку посредине листа, забрал его, положив передо мной следующий. – А вот тут точно буквы. Работай.
Почему профессор начал не со чтения, стало ясно, когда одиночные крокозябры сменились комбинациями. Наиболее распространенные слоги, как пояснил профессор. Я записала, как произносится каждый, начиная подозревать подвох.
И он не заставил себя ждать, когда Стерри велел отложить самописку и извлек из воздуха не то журнал, не то брошюру, предложив попытаться разобрать первые две строчки по слогам.
Каждый слог по отдельности казался понятным. Вместе они складывались в сущую абракадабру. Я зависла, шкурой чувствуя неодобрительный взгляд профессора и любопытный – мужа. Что за ерунда? Только не говорите, что у этого мозга тяжелая форма дислексии 5. Наконец до меня дошло.
– Вряд ли получится читать по слогам. – Я снова бросила взгляд на страницу книги. Расположение букв и строчек здорово напоминало букварь, разве что без картинок. Интересно, там тоже мама мыла раму? – Когда я говорю, вы ведь слышите родной язык?
Стерри оторопел на пару мгновений, а потом расхохотался.
– Хороши мы! Ни разу не задумались, как друг друга понимаем!
Он смеялся так заразительно, что я тоже не удержалась от улыбки.
– Когда говорите вы, я слышу свой родной язык. И уверена, что отвечаю вам на нем, но…
– Будь я проклят, если понимаю, какая магия за этим стоит! – восхитился профессор. – Или с какой стороны подступиться к изучению этакого феномена.
Я развела руками.
– Ничем не могу помочь.
– Да уж, конечно. Но не дело оставлять тебя неграмотной. – Он поразмыслил с минуту. Потянулся к магии: чистый лист бумаги передо мной разделился на карточки не больше визитки. Стерри нарисовал на одной крокозябру. Протянул мне.
– «Я». Запиши на другой стороне, как это на твоем языке.
– Поняла. – Я послушно воспроизвела нужную букву.
Да, пожалуй, других вариантов не остается – только запоминать слово целиком. Что ж, не впервой. Когда мы учили латынь, соседка по комнате запоминала слова с помощью таких же карточек. На одной стороне – слово и произношение, на другой – перевод. Оказалось, так действительно куда легче заучивать.
За местоимениями последовали «Дом», «Еда», «Вода» и еще около трех десятков часто употребляемых слов плюс предлоги.
– До завтра выучишь, – велел профессор. – И напишешь по три строчки каждого слова. С грамматикой будем разбираться завтра, придется учить язык как иностранный.
Он поднялся, зевнув.
– Пойду отдохну, засиделся я с вами. А ты продолжай.
Я послушно потянулась за чистым листом, но Винсент магией вытащил пачку бумаги у меня из-под рук.
– Иди сюда. Передышка не помешает нам обоим.
Что правда, то правда. С непривычки сводило пальцы, да и мозги прямо-таки скрипели, формируя новые нейронные связи.
Я выбралась из-за стола, помедлила у табуретки, на которой по-прежнему лежали амулеты: теперь уже точно амулеты, а не просто украшения, я чувствовала окружающую их магию. Занятно, стоило один раз понять, как увидеть силу, и я начала замечать ее повсюду, практически не прикладывая стараний. Даже если сила эта не была связана со смертью: вон на том кольце явно замешаны все пять стихий.
Винсент, улыбнувшись, хлопнул себя по ноге, и я устроилась у него на коленях. Не удержавшись, запустила пальцы ему в волосы, отводя пряди со лба. Выглядел муж не блестяще – лицо осунулось и словно бы заострилось, утром он казался куда свежее. А, может, я сама это придумала, потому что его усталость чувствовалась так же отчетливо, как моя собственная.
Снова улыбнувшись, Винсент притянул меня к себе за затылок. Я поцеловала его, совсем легко, словно предлагая поспорить, кто не выдержит первым и углубит поцелуй. Какое-то время мы дразнили друг друга, едва дотрагиваясь губами, невесомо-щекотно проводя языком, пока его пальцы не пробежались по моей груди, безошибочно найдя чувствительную точку. Жар разлился по телу, я застонала в рот мужа, прильнула к нему, жадно целуя. В следующий миг опомнилась, выпрямилась, отталкивая его.
– Так нечестно!
– Зато действенно, – рассмеялся он. – Сама виновата, нечего было дразниться.
Надувшись, я собралась было соскользнуть с его колен, но муж, обвив рукой мою талию, не пустил. Снова потянулся к моим губам, но прежде, чем я успела к нему наклониться, колыхнулась магия.
Винсент ругнулся, глядя на серебристого воробья.
– Где ты был ночью? – безо всяких предисловий спросил вестник голосом университетского дознавателя.
На лице мужа промелькнуло раздражение, и я ощутила, сколько сил ему потребовалось, чтобы не ответить правдиво и в рифму. Блеснул и исчез его вестник.
– В своей спальне. С женой.
– Кто может подтвердить, кроме нее?
– Оргии, знаешь ли, не в моем вкусе, – рыкнул Винсент. – Так что придется удовольствоваться словами Инги. Что случилось?
– Никуда не уходи из дома. Я буду через четверть часа.
Муж проглотил ругательство. Я заерзала, но его руки держали по-прежнему крепко.
– Погоди. У нас есть немного времени, чтобы показать тебе амулеты и попробовать воспользоваться вестником. Дай руки.
Я позволила ему завладеть моей ладонью.
– Вот это – экран, – сказал он, надевая кольцо мне на палец. – Не знаю, моя ли эмпатия изменилась или проснулась твоя, но лучше пусть будет.
Я сжала кулак, глядя на затейливую вязь филиграни. Прислушалась к себе, потом к мужу. Настороженность, раздражение, тревога. Пожалуй, чуть приглушенные, будто издалека, но тем не менее вполне понятные.
– Ты уверен, что он действует?
– Совершенно уверен.
Получается, что то ли его эманации,
