невысокий процент, когда у женщины-эльтонийки рождается девочка по расе отца? Как интересно!
Я облегченно перевела дыхание, попробовала чай и с лёгким удивлением отметила, что он из настоящих ягод. Никогда такого не пила.
— Если честно, понятия не имею, насколько я цваргиня. Я родилась на Эльтоне, а после того как Морис сделал предложение и привёз на Цварг, он подправил медицинские документы на основании моей внешности. Тогда, кстати, изменилось и имя — вместо Орианн я стала Ориеллой. Я хотела попросить вас, Себастьян… — Я прикусила губу, думая, как дальше выразить просьбу, и наконец решилась: — Вы не могли бы изучить мою ДНК и сказать, каковы шансы объявить меня хотя бы полуэльтонийкой?
К счастью, Себастьян не стал задавать ненужных вопросов. Со словами «без проблем» он мгновенно подскочил с дивана, похлопал себя по карманам, достал крошечную вытянутую ампулу и приложил к моему пальцу. Не успела я спросить, что это, как красная жидкость потекла внутрь. Я даже укола не почувствовала!
— Вау! — произнесла поражённо.
— Да, новая технология, там встроенная ультратонкая игла и лёгкое обезболивающее. — Себастьян улыбнулся.
Я заворожённо наблюдала, как пробирка набралась кровью. Стоило ей дойти до чёрной чёрточки-отметки, как мужчина ловко убрал ампулу и положил к себе в карман.
— И что теперь? — спросила с надеждой.
— Теперь посмотрю в лаборатории, — охотно отозвался профессор. — Дня три или четыре уйдёт.
— Три или четыре дня? А быстрее никак нельзя? Ну, может быть, вы можете сделать какие-то предварительные расчёты?
— Боюсь, нельзя.
Я затрясла головой, представляя, что может случиться дома. Одну ночь мне удалось пережить благодаря многочисленным друзьям мужа, которые не хотели уходить до последнего, но еще несколько… Как же я не хочу ложиться под Мориса! Как же противна одна только мысль…
Пальцы похолодели и задрожали, в глазах защипало. Взгляд наткнулся на острый нож, который шёл к твёрдому сыру, и, не думая ни секунды, я схватила его и вогнала себе в ладонь. Кровь потекла ручьём на стол, заливая алым цветом прозрачную столешницу со встроенным электронным меню.
— Бескрайний космос, Орианн, что вы делаете?! — воскликнул Себастьян, подпрыгивая с места.
— Вот! У меня раны плохо затягиваются. Регенерация ослабленная! На, считайте секунды! Разве это не доказательство?!
Я буквально ткнула окровавленной ладонью в его лицо, но он успел перехватить кисть, а второй рукой принялся наматывать салфетку поверх, что-то сердито бормоча себе под нос. Его движения были сноровистыми и чёткими; не укрылось и то, что Себастьян предварительно сложил ткань в несколько раз, чтобы она была плотнее, бережно, но крепко прижал ладонью, завязал аккуратный узелок с другой стороны.
В голове сам собой всплыл уродливый узел на шёлковом кимоно супруга.
Нежность и забота в синих глазах Себастьяна — безразличие в тёмных Мориса. Безукоризненное воспитание и интеллигентность Касса — грубость и ограниченность супруга. Готовность помочь первого — наплевательство на собственных сыновей второго. И дурацкий маленький узелок стал последней каплей. Я не выдержала, слёзы хлынули ручьём, прорывая плотину моей сдержанности.
— Орианн… тише-тише, Орианн, что случилось? Вам больно?
Мягкий голос Себастьяна прорвался сквозь рыдания, но от этого тёплого и бархатного «тише-тише» захотелось разрыдаться ещё громче. Краем глаза я улавливала, что на нас оборачиваются посетители, да и веду я себя возмутительно бесстыдно для Цварга...
«Морис сделал бы выговор…»
Больно ли мне было? Невыносимо. Но болела не рука — сердце — от жгучего, разъедающего душу сожаления, что всё так сложилось.
Губы Себастьяна побледнели. По мимике открыто читалось: он очень сильно хочет обнять, но сдерживается, стараясь соблюдать границы приличий на публике. Всё, что он себе позволил, — положить ладонь поверх моей руки. Горячее прикосновение напомнило то, другое, когда Себастьян присел на корточки и его бедро дотронулось до моего через два слоя ткани. Только на этой безумной планете женщина может коллекционировать воспоминания о прикосновениях, складывать их в драгоценную шкатулочку памяти и не чувствовать при этом себя ненормальной.
— Я могу вам как-то помочь? — обеспокоенно спросил Себастьян, вглядываясь в моё лицо.
Я не столько услышала слова, сколько прочла их по красивым, чётко очерченным мужским губам, сделала усилие над собой и улыбнулась сквозь слёзы.
— Да… нет… не знаю. — Всхлипнула в последний раз, вытерла щёки и уставилась на перемотанную ладонь.
«Наверно, я выгляжу сейчас отвратительно».
— Если бы я только была эльтонийкой… если бы у меня был шанс развестись. Юрист сказал, что аннулирование браков иногда дают смешанным парам.
Себастьян коротко выдохнул и принялся освобождать мою ладонь от тканевой салфетки. На свет показался порез — глубокий, но уже не кровоточащий.
— Хм-м-м, — хмыкнул астробиолог, трогая ранку вокруг.
— Что-то не так?
— Да вот, пытаюсь понять реакцию вашего организма. Действительно, кровь останавливалась для чистокровной цваргини долго, но тем не менее регенерация в разы лучше, чем у других граждан Федерации. Опять же, ваш фенотип… Да, допускаю, что у вас есть изрядная доля эльтонийских генов, но всё-таки вы цваргиня, Орианн. — Он сделал паузу и тихо добавил: — Ваш супруг нашёл на Эльтоне неогранённый муассанит.
«Он умудряется делать комплименты даже тогда, когда я выгляжу неприлично заплаканной…»
Протяжный вздох вырвался из моих лёгких.
— А просто так нам развод не дадут. Я могла бы настаивать на выполненном долге перед расой, в конце концов, у нас два сына, но Морис чётко дал понять, что против расторжения брака. Я уверена, что если дело дойдёт до Аппарата Управления, он станет уповать на то, что у него сформировалась ментальная привязка.
Отчаяние нарастало словно прибрежная волна перед бурей, я торопливо продолжила:
— Наш брак — ужасный фарс. Ему нравится статус женатого мужчины и ещё более редкий — отца — на Цварге, Морис рад выплатам от государства. Я же чувствую себя инкубатором и бесплатной домработницей. И при всём при этом, когда я просила развод, он рассмеялся и ответил, что сыновей я не получу в любом случае. У него навязчивая идея зачать дочь, чтобы привязать меня ещё сильнее… Эта планета стала для меня тюрьмой, Себастьян. Как же я её ненавижу!
— Мне так жаль… — ошеломлённо пробормотал мужчина и сжал пальцы. — Если бы я чем-то мог помочь…
— А вы можете!
Я посмотрела в его синие глаза и облизала пересохшие от волнения губы. Озарение пришло яркой вспышкой. Морису важен сам факт беременности, а передо мной мужчина, рядом с которым
