— Мерлин сделал их однажды, когда Нимуэ разозлила его. А она устроила взрыв воды, чтобы отомстить ему за ямы. Я думаю, она надеялась снести ему голову, но ей это не удалось. Хотя, возможно, он все еще хромает после пережитого.
Деррик кивнул.
— Большинство вещей здесь из-за их вражды. Есть лавовые камни, к которым не хочется прикасаться… они желтые и очень горячие, но хуже всего то, что от них несколько дней подряд воняет. А еще есть кипящая вода, которая на ощупь ледяная.
— Жалящие ящерицы и, конечно, — сказал Меррик, — мой личный фаворит… Кустарник туриста.
Блэйз нахмурился.
— Что?
Вэриан скривил губы при мысли о контакте с упомянутым кустарником.
— Подумай об этом, Блэйз. Что происходит с туристами, когда они посещают новое место? Месть Монтесумы тебе о чем-то говорит? (Месть Монтесумы (болезнь) — Диарея путешественников — наиболее частое заболевание лиц, путешествующих в другие, непривычные страны или климатические зоны — прим. ред.)
Мэндрейк скривился от отвращения.
— Это так отвратительно.
Меррик рассмеялся.
— В том-то и идея. Первые несколько сотен лет заточения здесь Мерлин и Нимуэ были по-настоящему озлобленными. Но с тех пор оба смягчились.
— Отчасти, — уточнил Деррик.
— Мой брат действительно прав. Иногда они все еще нападают друг на друга, а остальным приходится укрываться от последующей битвы, которую это вызывает.
— Обречены! — Меревин откинула голову ему на плечо. — Мы все обречены.
Вэриан застонал.
— Хорошо. Мы обречены, но прежде чем мы умрем ужасной смертью, прожив ужасную жизнь, я думаю, нам нужно продолжать двигаться, пока мы можем.
— Зачем беспокоиться?
Блэйз фыркнул.
— Хочешь, я ее придушу?
— Нет. Если нужно будет ее придушить, думаю, что я заслужил эту честь.
Деррик направился к тропинке, в то время как Меревин продолжала бубнить без умолку со своими мрачными предсказаниями.
— Я все еще настаиваю, что мы должны вырубить ее, пока это не пройдет.
Вэриан начинал соглашаться с ним.
— Есть идеи, как долго это продлится?
— На самом деле, нет. Как я уже сказал, мы посадили Эрика в клетку и оставили его в покое, пока он не пришел в себя.
Это будет долгий день.
— Мне больше нравилось, когда она пела мелодии из шоу.
— Я совсем одна… — начала она, напевая единственную слезливую песню в Спамалоте, но это было, по крайней мере, лучше, чем ее болтовня о роке. Песня на самом деле была забавной. — Никого, кто мог бы утешить меня или направить…
Вэриан посмотрел на Блэйза.
— Поскольку я не утешаю ее, могу я ее бросить?
— Я бы сказал «да», но я знаю, что ты никогда бы этого не сделал.
— Почему ты так уверен?
Блэйз подошел достаточно близко, чтобы остальные не могли его подслушать.
— Я видел, как ты заботился о ней. Ты не такой крутой, каким притворяешься. Я всегда удивлялся, почему Мерлин терпел тебя. Теперь знаю.
— Не позволяй моему вниманию к ней одурачить тебя.
— Да, я знаю, ты можешь и надерешь мне задницу. Я могу защититься от тебя. Но я заметил, что ты не очень-то стремишься нападать на тех, кто этого не может.
— Заткнись, Блэйз.
Ухмыляясь, он отошел.
Вэриан молчал, пока нес Мереви, в то время как она переходила от пения к хныканью. Его беспокоило, что Блэйз смог так хорошо его раскусить. Он гордился тем, что был сложным и загадочным. Ему не нравилось, когда кто-то что-то знал о нем. Это держало людей на расстоянии и позволяло ему обрести покой, которого он жаждал.
Он все еще не был уверен, почему впустил Меревин в свой круг. На него это было не похоже. Особенно с тех пор, как узнал, что она продала его ради своей красоты.
«На самом деле нет», — возразил его внутренний голос. Все, что она сделала, это сменила рутинную работу на уход за ним. Именно ее собственная отчаянная глупость превратила ее в пешку в руках его матери. Его мать была мастером манипуляции. Она даже могла притворяться доброй и милой, когда хотела.
И вот когда доброта заканчивалась, вам стоило прятаться.
— Скажи мне, Вэриан, — произнесла Меревин, обвивая руками его шею, уткнувшись головой ему в подбородок. — Ты думаешь, мир — уродливое место?
— Полагаю, это может быть так. — В ее действиях было что-то настолько нежное, что это тронуло его в самом странном месте.
В его сердце.
То, как она обняла его, было таким доверчивым, почти детским. Ни одна женщина никогда по-настоящему не обнимала его. Конечно, они обнимали его во время секса, но это никогда не было нежным объятием. Дружеским объятием. Никогда ничего подобного.
— Нет никаких предположений, — тихо сказала она. — Почему люди должны быть такими злыми? Я этого не понимаю. Но хуже всего то, что я тоже была одним из них. Единственная причина, по которой я согласилась на сделку с твоей матерью, заключалась в том, что мне не пришлось бы выходить замуж за уродливого мужчину.
Она крепче обняла его за шею, ее голос дрожал, а дыхание щекотало ему шею.
— Я веками лгала себе, говоря, что это потому, что он не уважал меня и не видел меня, но, в конце концов, я знаю правду. Он был намного старше, лысый, весь в шрамах, с холодными глазами-бусинками. Все, чего он хотел — это племенную кобылу, которая стала бы матерью его наследника. Я даже не смогла заставить его поговорить со мной. Каждый раз, когда я пыталась, он отвечал только, что такова воля Божья, что у женщин нет другого мнения, кроме того, которое им дает отец или муж. Все женщины должны быть кроткими и молчаливыми.
— Ты, конечно, не молчаливая.
— Да, именно так. По крайней мере, когда я не в Камелоте. Там я говорю вполголоса, потому что разговаривать с другими, когда ты отвратительна, только вызывает их презрение. Или тыльную сторону их ладоней.
Волна гнева захлестнула его от ее слов. Как и она, он ненавидел то, что люди могут быть такими жестокими.
— Но ты больше не уродина.
— Нет. Я прекрасна. Уродство теперь внутри. Поэтому я спрашиваю тебя, что лучше? Быть уродливым внутри или снаружи?
Ему даже не пришлось обдумывать этот ответ.
— Ты знаешь мою мать. Как думаешь, что я предпочитаю?
Она подняла голову, чтобы посмотреть на него.
— Это всего лишь слова, но ты когда-нибудь затаскивал в свою постель уродливую женщину?
Вэриан замолчал, осознав правду.
— Нет.
От него не ускользнуло разочарование в ее взгляде.
— Тогда ты такой же плохой, как и все остальные. — Она замолчала и на мгновение прикусила губу, погрузившись в размышления. — Или нет? Ты ведь спас меня, когда я была уродиной, не так ли?
— Да.
— Почему?
Он ответил правду.
— Я не выношу, когда над кем-то издеваются.
— И все же ты убиваешь людей ради Мерлина. Разве это не насилие?
Не желая обсуждать это или свои мотивы, он хмуро посмотрел на нее.
— Как ты можешь быть под действием дурмана и вести серьезные этические дебаты?
— Потому что… — Ее голос затих, а глаза остекленели.
Вэриан остановился в тот момент, когда понял, что с ней не так. К сожалению, это произошло слишком поздно, когда содержимое ее желудка изрыгнулось на него.
Он съежился от ужаса.
— Мне так жаль, — выдохнула она.
— Мне тоже.
— Нет, правда, мне жаль.
На самом деле, ему тоже. Но он не хотел еще больше смущать ее из-за того, с чем она не могла ничего поделать.
— Не беспокойся об этом. Это достаточно легко исправить. — Он поставил ее на ноги, прежде чем закрыл глаза и использовал свою ограниченную магию, чтобы снять броню со своего тела. — Но не делай этого снова, — поддразнил он.
Меревин кивнула. Она была абсолютно подавлена произошедшим. К сожалению, она не закончила. Подбежав к дереву, она почувствовала, что ее тело снова восстает.
— О, боже, — проворчал Блэйз, поворачиваясь к ней спиной. — С тобой все в порядке?
— Да, — выдохнула она.
— Хорошо. Думаю, я немного пройдусь вперед, пока вы… э-э… разберетесь со своими делами.
