– Пожалуй, ты права. Не стоит причинять ей такое горе, тем более что это ничего не решит.
– Вот если бы…
– Если бы что?
Она усадила Юрия на скамью, сама уселась к нему на колени и зашептала, поминутно целуя его ненасытными, жаркими губами:
– У одной моей подруги – я тебе о ней раньше не говорила – был друг. Бизнесмен. И у него была жена, старая, гадкая, да еще и алкоголичка вдобавок. Жену он не любил, а любил как раз мою подругу. Хотел жениться на ней, но проблема в том, что все имущество было записано на жену. Так они, бедные, маялись-маялись, маялись-маялись…
– Ну, а дальше-то что?
– Ой, дальше был кошмар. Эта его гадкая жена, она любила выпендриться, и все таскалась на горные курорты – якобы кататься на лыжах, это сейчас модно. А на лыжах ездить не умела, и пила к тому же как лошадь, каждый день в зюзю… Кончилось тем, что она кувыркнулась с подъемника, представляешь? По кусочкам собирали! Все ее деньги достались мужу, и он женился на моей подруге. И стали они жить-поживать, да добра наживать!
По ногам Юрия побежали мурашки, и похолодела кожа головы, как бывало с ним в детстве, когда бабушка рассказывала страшные сказки.
– Ты хочешь сказать…
Но Антонина молчала. Она хотела, чтобы Юрий первым произнес эти слова.
– Ты хочешь сказать, что Ганна… Ганну… Ее нужно убить?
– Ну что ты, дорогой! – Тоня подышала ему в шею, щекой прильнула к щеке. – Какие ужасные слова! Конечно же, нет! Я же не предлагаю тебе бить ее топором по голове, как этот… Ну, который старушку…
– Раскольников, – подсказал Юрий, чувствуя, как ручка любимой проникает ему под куртку.
– Вот-вот! Но бывает так, что люди умирают сами по себе, от болезни или от нелепой случайности. То и дело слышишь: один разбился на машине, другой попал под поезд, третьего убили хулиганы в подъезде собственного дома. Каждый день случаются несчастья, и никто в них не виноват, только в последнем случае – хулиганы, но их, как правило, не находят…
Они на секунду замерли в угрюмо-страстном объятии, а потом Тоня вырвалась и ушла. Юрий не окликнул ее. Он вернулся в надушенное тепло спальни и до рассвета пролежал без сна, все еще чувствуя на своем теле прикосновения Тониных рук.
И до самого утра его преследовала неотступная мысль. Пока Тоня не рассказала ему – разумеется, выдуманную! – историю якобы о своей подружке, он не думал о том, чтобы убить жену, но теперь необходимость и целесообразность этого действия стала ему ясна. Мысль о смерти, возникшая между двумя болезненными и сладкими, как укусы, поцелуями завладела его сознанием. Да, но как это лучше сделать? Все средства казались ему недостаточно хороши. Что там говорила Тоня? Автокатастрофа? Допустим. Но жена не водит машину, хоть и имеет права – не любит сидеть за рулем, да и потом, надо знать, что испортить в машине, чтобы отказали вдруг тормоза, заело рулевую колодку! В каком-то фильме он видел, что человека сначала убили, потом посадили в машину и скинули с обрыва. Автомобиль взорвался… А если не взорвется? А если судебные медики выяснят, что сначала было убийство, а потом – катастрофа? Да и как убить человека, женщину, жену?
Рыжов был трус. Он не хотел марать рук, но был бы счастлив, если бы жена просто исчезла. И логичным образом его мысль обратилась к убийству чужими руками.
Возможность прибегнуть к услугам киллера – вот еще один бонус внезапно наступившего капитализма! Где-то существуют тихие, незаметные профессионалы, которые за деньги делают грязную работу. Но где их найти, этих санитаров леса? Спросить у знакомых? Но любой из этих знакомых может выдать Юрия – сразу, или потом, когда преступление обнаружится.
Инсценировать самоубийство? Но для того, чтобы наложить на себя руки, человеку нужен повод, а если повода нет, это возбуждает подозрения у окружающих. И как хитры бывают следователи, как много всего нужно знать, предусмотреть, чтобы не дать им никаких доказательств! Говорят, на сетчатке глаз жертвы отпечатывается облик убийцы…
Юрий едва не вскрикнул – ему показалось, что он уже убил свою жену и его ведут под конвоем в суд. Должно быть, он задремал. Нет, он пока не в зале суда, а в своей собственной постели, и Ганна спит рядом с ним. Привычное, живое тепло… Нет, она не заслуживает его жестокости, пусть бы жена просто исчезла, внезапно, бесследно, без криков и ужаса. Может быть, снотворное? Кинозвезды Голливуда уходили в иной мир по тропке нелепой случайности – глотали таблетку, запивали спиртным, забывали, что приняли таблетку, и брали еще одну, потом еще, еще… Но как это устроить? Невозможно!
Несмотря на возбуждение, сон все же одолевал его. Отдаваясь сладкой дремоте, Юрий пришел все же к решению, успокоившему разгоряченный разум. Он будет выжидать, найдет благоприятный случай, и тогда… Жить с любовницей, наслаждаться ею в любое время дня и ночи, владеть ею безраздельно – это казалось ему необыкновенным счастьем. А они к тому же будут и богаты, ведь он унаследует деньги жены, все ее состояние… Они с Тоней начнут путешествовать, повидают разные страны, изведают самые утонченные, самые роскошные удовольствия…
Юрий спал.
* * *
Телефон зазвонил, когда Ганна принимала ванну. Она редко сейчас пользовалась своей роскошной ванной бледно-зеленого мрамора, ограничивалась душем. Все на бегу, все скорей-скорей, на себя и времени не остается, а ведь ей надо выглядеть хорошо! Напомнив себе об этом, она легла в приготовленное домработницей благоуханное облако пены, нанесла на лицо и волосы маску, закрыла глаза… И вот именно в эту минуту зазвонил телефон, чтоб ему пусто было!
– Кто там с утра пораньше! Суббота ведь! Нина, меня нет! Я ушла, уехала, умерла!
– Что вы такое говорите, Ганна Федоровна, – упрекнула Нина, просовывая в ванную комнату руку с телефонной трубкой и кончик любопытного носа. – Вот, уверяют, что важное…
Слабый, далекий, насморочный голос:
– Я студентка Ксении Адамовны. Она умерла. Сердечный приступ.
Ганна уронила трубку в радужные, шуршащие пузырьки пены.
Она стояла у гроба в просторном, прохладном вестибюле университета. Шла гражданская панихида. Было много речей, цветов, и слез, но из родственников присутствовала только она одна. Почему отец не смог приехать похоронить сестру? Ганна задала себе этот вопрос, и тут же забыла. Ей было не до того – клубилась в душе невыносимая горечь, перехлестывала через край, изливалась горючими слезами. Маленький, почти детский гроб Ксении Адамовны, ее восковые ручки, сложенные на груди, и кроткое лицо! Как же Ганна виновата перед ней! Бросила, забыла, не помогала, не была рядом, когда тетя Ксана испустила последнее дыхание! Быть может, Ксения Адамовна и не нуждалась в опеке племянницы. Только сейчас Ганна поняла, что ее тетка была не просто чудаковатой горбуньей – ее любили, ценили, уважили многие люди, и вот теперь люди эти стоят перед гробом и плачут, не стесняясь своих слез! Преподаватели, аспиранты, студенты… И говорят такие чудесные слова, каких не бывает в жизни, Ганна, во всяком случае, давно не слышала, давно не произносила, давно забыла их! «Долг», «служение», «просвещение»! А как же «дивиденды», «бартер», «пиар»? Новые слова Ганна только зазубрила, но от этого они не стали понятнее, роднее… Оказывается, они полны пустоты, зияющей, холодной, бездонной пустоты. Оказывается, она тратит свою единственную жизнь на чепуху! Зарабатывает деньги, которые ей не нужны, живет с мужчиной, который день ото дня все равнодушнее к ней, и даже ребенка не родила! Никому добра не сделала… А ведь жизнь так коротка, и…
