Я распахнула дверцу своего джипа и с отвращением ступила в лужу. Поразительно слякотная выдалась неделька. В лицо ударил теплый воздух — признак наступившей весны. Потеплело настолько, что, увы, воздух в запертой машине стал нагреваться.
— Она уже обещала мне оплатить смену масла, когда просила забрать ее вещи из химчистки.
Отец передал мой ответ матери. Возникла пауза.
— Она говорит, что отвезет тебя в Дулут на какое-то мелирование. Постой, ты собралась красить волосы? Я не большой поклонник…
— Я не хочу никуда ехать, — перебила я его. — У меня были свои планы. — В голову мне вдруг пришла одна мысль. — Что вы отмечаете на этот раз? Это как-то связано с отстрелом волков?
— Ну, вообще-то да, но мы не будем обсуждать это весь вечер, — сказал отец. — Будет весело. Будем…
— Прекрасно. Я еду. Передай маме, что я больше хочу подстричься, а не покраситься. Только не у того недоумка, от которого она без ума. Вечно он делает из меня какую-то тетку. По-моему, он учился стричь на ситкомах девяностых.
Я плюхнулась в машину и завела двигатель, стараясь не думать о предстоящем вечере. Ради Сэма с Грейс я была готова на то, чего ни за что не стала бы делать ни для кого другого.
— Рад это слышать, Изабел, — сказал отец.
Я хмуро уставилась на руль. Впрочем, я верила отцу.
Каждый раз, когда мы бывали в «Иль помодоро», я задавалась вопросом, что они подмешивают в еду, из-за чего мои родители так прикипели к этому ресторанчику. Все таки мы были калифорнийцы, наученные вроде отличать приличное заведение от неприличного, однако же почему-то сидели за столом, покрытым скатертью в красно-белую клетку, слушая жалкие попытки какой-то незадачливой выпускницы колледжа изобразить оперную арию, изучали меню и угощались четырьмя различными сортами хлеба, ни один из которых не имел ровным счетом никакою отношения к Италии и выглядел исключительно по-миннесотски. В зале было темно, низкий потолок оклеен звукоизолирующими панелями. Итальяно-американский склеп с привкусом песто.
И приложила все возможные усилия, стараясь оказаться за столом рядом с отцом, поскольку всего приглашенных было человек пятнадцать, а я согласилась присутствовать на этом сборище исключительно ради того, чтобы узнать, о чем он будет говорить. И тем не менее между нами все-таки вклинилась некая дама по имени Долли. С другой стороны от меня уселся ее сынок; укладку он, видимо, делал, сунув голову в аэродинамическую трубу. Я грызла хлебную палочку и очень старалась не соприкоснуться локтями с соседями.
Что-то перелетело через стол и приземлилось аккуратно в моем декольте. Напротив меня сидела точно такая же жертва аэродинамического туннеля — очевидно, братец первого. Он ухмылялся и переглядывался с моим соседом. Долли, не замечая ничего вокруг, болтала с моей матерью — та сидела по другую руку от отца.
Я наклонилась через стол к стрелку.
— Еще один раз, — произнесла я достаточно громко, чтобы перекрыть певца, Долли, маму и запах хлебных палочек, — и я продам душу твоего первенца дьяволу.
Я откинулась на спинку своего стула, и тот парень, что сидел рядом со мной, сказал:
— Он был не прав, прости.
Впрочем, я видела, что на самом деле он думает: «Отличная затравка для разговора, спасибо, братишка!» Грейс, разумеется, стала бы утверждать, что он просто пытался проявить вежливость; она всегда думала о людях хорошо. А вот Джек согласился бы со мной.
На самом деле трудно было не вспоминать, как мы были тут в прошлый раз. Джек сидел за столом напротив меня, спиной к уставленному бутылками с вином стеллажу на месте этого самого балбеса. В тот вечер он вел себя как полный придурок, хотя этого я предпочла бы не помнить. Когда я начинала вспоминать, до чего же он меня временами выводил из себя, то вроде и не горевала по нему, как должна бы. Поэтому я стала представлять, как он выглядел, улыбающийся и чумазый, на подъездной дорожке к нашему дому, хотя чем дальше, тем больше убеждалась, что вызываю в памяти не саму его улыбку, а свое воспоминание о ней. И вообще, когда я слишком сильно об этом задумывалась, начинала казаться себе невесомой и оторванной от реальности.
Певица допела арию и под вежливые аплодисменты и перебралась на небольшую сцену в углу ресторана, где принялась совещаться с другой девицей в столь же непотребном костюме. Отец воспользовался этой возможностью и постучал по бокалу ложечкой.
— Прошу тех, кто пьет, поднять бокалы. Я хочу произнести тост, — провозгласил он, приподнявшись со своего места. — За Маршалла, который верил в то, что это осуществимо. И за Джека, которого с нами нет. — Он помолчал, потом продолжил. — Но который не успокоился бы, пока ему тоже не налили бы вина, будь он здесь.
Тост был дурацкий, пусть и совершенно справедливый, но я позволила Долли и своему соседу чокнутся бокалами о мой стакан с водой. Парень, сидевший напротив, тоже потянулся ко мне чокнуться, но я с ухмылкой убрала свой бокал. Крошку из декольте я собиралась вытащить позже.
Зычный, в отличие от отцовского, голос Маршалла был слышен даже с другого конца стола. Это был убедительный голос конгрессмена, каким хорошо произносить что-то вроде: «Необходимо облегчить налоговое бремя среднего класса», «Спасибо за ваш вклад в наше общее дело» и «Дорогая, не могла бы ты принести мне свитер с уточкой?»
— А вы знаете, что у вас тут самые опасные волки во всей Северной Америке? — громогласно осведомился он непринужденным тоном и широко улыбнулся, как будто радовался возможности поделиться с нами этой информацией. Узел галстука у него был ослаблен, словно для того, чтобы продемонстрировать — он здесь среди друзей, а не на работе. — Пока эта стая не начала орудовать в Мерси-Фоллз, в Северной Америке насчитывалось всего два подтвержденных случая нападения волков со смертельным исходом. Всего. На людей, разумеется. На западе, правда, было зарегистрировано довольно много случаев нападения на домашний скот, поэтому в Айдахо и выдали квоту на двести двадцать волков.
— Столько волков охотники могут убить? — уточнила Долли.
— В точку, — подтвердил Маршалл с внезапно прорезавшимся миннесотским акцентом.
— Ничего себе, — отозвалась Долли. — У нас тут что, тоже столько волков?
В разговор изящно вмешался мой отец. В сравнении с Маршаллом его манера говорить была более утонченной, более интеллигентной. Разумеется, все происходило в «Иль помодоро», так что об утонченности можно говорить весьма условно, и тем не менее.
— Нет-нет, по предварительным оценкам, численность стаи в Мерси-Фоллз составляет от двадцати до тридцати животных. Не больше.
