такие называют «волевыми», губы не тонкие и не полные — средние, но почему-то создавалось ощущение, что они очень упругие, даже твёрдые на ощупь, нос прямой, чуть загнутый книзу, ровные тёмные брови одного цвета с густой шевелюрой, в которой не было ни единого седого волоска. Из-под бровей сверкали синие глаза — собственный герцогский и искусственный — и в свете множества свечей бальной залы они оба казались живыми и горящими. А ещё Зина сумела разглядеть едва наметившиеся морщинки в уголках глаз и поперек лба. Похоже, что герцог куда моложе, чем показалось ей изначально — ему от силы лет тридцать, может чуть больше. Шрам на левой щеке, начинающийся от скулы и доходивший почти до линии губ, добавлял мужчине возраста. Кстати, шрам Зина тоже рассмотрела — достаточно, чтобы понять, что рану, приведшую к его образованию, не пытались зашивать — именно поэтому шрам и получился такой страшный. Но почему? Вроде бы в нашем мире к этому времени уже знали о том, что если рану зашить, то она заживёт гораздо лучше, да и шрам останется меньше? Или всё-таки нет? Загадка. Как, впрочем, и всё, что связано с этим герцогом.
Несмотря на некоторую хромоту, танцевал мужчина превосходно, так что Зина очень быстро расслабилась в его руках и начала получать удовольствие от танца. Но, где-то уже ближе к концу мелодии, герцог вдруг словно запнулся на мгновение и слегка пошатнулся. Зина, испугавшись, что мужчина сейчас упадёт, обхватила его обеими руками — чтобы удержать.
— Что… вы делаете? — сдавленным голосом спросил герцог. Зина же вдруг поняла, что стоит, совершенно неприлично прижавшись к герцогу, уткнувшись лицом в накрахмаленный воротник его рубашки — и обнимает его за талию! Медленно девушка подняла голову и встретилась взглядом с герцогом — и в этом взгляде бушевало столько эмоций, что девушке показалось, будто она попала в шторм. Тут музыка закончилась, знаменуя и окончание танца, и Зина, опомнившись, отпрянула от мужчины, чувствуя, как начинают гореть щеки. Мама дорогая! Да после такого за Зиной точно закрепится слава женщины, меняющей любовников как перчатки!
К чести герцога надо сказать, что он, после короткого замешательства из-за возникшей ситуации, быстро взял себя в руки и проводил Зину на место — и даже ни словом не напомнил о произошедшем. Сама же Зина не знала, куда глаза деть от смущения. С одной стороны, она понимала, что должна объяснить своё поведение, а с другой — ну как она скажет мужчине, что испугалась, будто он упадёт? Не воспримёт ли герцог это за оскорбление?
Так, в полном молчании они и вернулись в свой укромный угол, который уже перестал спасать от излишнего внимания общества — их провожали взглядами и шептались. Очевидно, что выходка Зины не осталась незамеченной. Девушка нервно кусала губы, когда ощутила вдруг, как герцог легонько сжал её руку.
— Всё в порядке, не надо хмуриться, — тихо прошептал герцог ей на ухо. — Сейчас начнётся следующий танец, и все перестанут на нас смотреть. Потерпите.
Зина с благодарностью взглянула на герцога: хоть она и поставила их обоих в неловкое положение, а герцог всё равно её поддерживает. Конечно, она хотела, как лучше, но вышло так, как вышло…
— Вам лучше потанцевать еще с кем-нибудь, чтобы не бросать тень на свою репутацию, — предложил герцог Монтеберский, серьёзно на неё глядя. И Зина понимала, что он, скорее всего, прав, однако… Однако танцевать она больше ни с кем не хотела — разве что с Даниятским, которого в данный момент нигде не было видно.
— Ой, да что с ней уже будет, с этой репутацией! — отмахнулась Зина. — Вы наверняка уже слышали, что про меня говорят? Думаете, может быть хуже?
— Вообще, кое-что слышал, — при этих словах взгляд герцога скользнул по её волосам, — говорят, будто половина местных дам обязана своими сегодняшними причёсками именно вам. И, глядя на вашу собственную причёску, я склонен этим слухам верить.
— А остальным? — спросила Зина, затаив дыхание. Почему-то ей очень не хотелось, чтобы герцог Монтеберский думал о ней плохо.
— Что касается остальных слухов, — медленно проговорил герцог, — то я предпочитаю верить своим глазам и делать собственные выводы, а не руководствоваться сплетнями. Могу лишь сказать, что для роковой соблазнительцы, которой вас изображает молва, вы слишком часто краснеете. Однако то, как вы меня сейчас обнимали во время танца…
Зина тут же вспыхнула, и герцог негромко рассмеялся:
— Ну вот, я же говорил!..
Девушка сердито фыркнула и отвернулась.
— Не обижайтесь, — примирительно сказал герцог, — я уловил ваш благородный порыв, так что мне не надо объяснять, что и почему вы сделали. Однако я прошу вас больше так не делать: оставьте мне немного самоуважения — хотелось бы верить, что я вполне способен держаться на ногах без поддержки со стороны прекрасной леди.
— Простите, — опустила Зина вниз вновь запылавшее лицо, — это вышло рефлекторно. Я не хотела вас обидеть.
— Я понимаю, — мягко сказал герцог, — это полностью моя вина. Нога восстанавливается медленнее, чем мне бы хотелось, но я никак не мог удержаться от удовольствия пригласить вас на танец. Ну, и не рассчитал свои силы.
Зину так и подмывало спросить, что именно с ним случилось, но девушка посчитала, что они недостаточно знакомы для такого вопроса. Однако герцог поднял эту тему сам.
— Вы ведь, наверное, тоже слышали обо мне разные сплетни? — спросил герцог, но с такой интонацией, словно был уверен в этом.
— Конечно, — согласилась Зина.
— И что говорят? — с любопытством спросил Жак Ванрелл. — Не поймите меня неправильно, но мне не от кого узнать, какие слухи ходят обо мне. Мужчины в меньшей степени склонны сплетничать — по крайней мере те, с которыми я общаюсь. А леди с удовольствием сплетничают о других, но стоит их попросить пересказать слухи обо мне, как они начинают жеманничать, и из них и слова не вытянешь.
— Ну, говорят много чего, — протянула Зина, — причём одни слухи противоречат другим.
— Расскажете?
— Сомневаюсь, что вам это понравится, — предупредила Зина. — Некоторые вещи мне даже повторять не хочется.
— Я не вправе вынуждать вас делать то, что вам неприятно. Но всё же мне бы хотелось узнать, хотя бы в общих чертах — чтобы знать,
