Глава Восьмая.
Сапфиры и глина.
«Страшен Герцог Аршарского озера, не только лицом, что прячет под черной маской, и магией огненной, но безжалостностью к своим врагам. Тысяча савойя полегла лишь неделю назад, сожженная гневом Ришара Де Крафта, а сам он не потерял ни одного солдата из своего отряда. Каждый воин в нем как на подбор. Некроманты, стихийные маги, злые вервольфы, верные своему командиру словно псы. А также в Серебряном замке живет настоящий мантикор, прирученный силой Де Крафта. И прекрасная эльфийка, чьи волосы словно снежный покров, а глаза цвета сирени. Но не обманывайтесь красотой этой девы, ведь она безжалостная, как и сам Де Крафт…»
Кирис был первым обращенным, который получил титул шевалье. Он не мог тягаться своими силами с рожденными Савойя, с магией у него тоже не ладилось. Но он был достаточно умен, дипломатичен и умел заводить друзей. Улыбчивый для представителя своей расы, его белые клыки все время были видны из-за приподнятых уголков губ. Вот и сейчас он читал листовку «Новости Раздробленных земель» и улыбался. Улыбался ровно до того момента, как прочел об удивительной эльфийке, что живет в Серебряном замке под защитой Де Крафта.
Каждый старый савойя почувствовал как заворочался их повелитель в беспокойно сне неделей назад, когда красная кровь избранной пролилась на землю. Как бы не желал Кирис остаться глух и слеп к сильнейшему удару магии, он не мог отрицать, что слышал его. Белый Король вздохнул и потянулся из мира Безвременья в реальный мир, и вот уже никто не мог отрицать — он действительно все еще существует и рвется в мир за своею невестой. Теперь Кирис точно знал, в каком замке, окруженном вековыми деревьями, обитает та, что должна пробудить его ото сна. Кирис отложил газету, улыбка вернулась на его лицо — ведь он — единственный из Савойя, который выписывал газеты. Остальные пока не знают о том, где спрятано столь желанное сокровище. А спрятано оно было поистине отменно.
Кирис очень не хотел возвращения старых времен, ведь вернется Ледяной Король — появятся вампирши, и они снова начнут рожать детей. Против детей Кирис не имел ничего, его лишь весьма пугала перспектива появления новых высокородных шевалье. Ему и с оставшимися одиннадцатью жить не сладко. Да и желанием захватить мир Кирис не страдал, полагая, что подобное желание — свидетельство или глупости, или безумия. Он же был человеком практичным — любил свой дворец, обставленный по последней моде, журналы и книги, одежду и хорошеньких женщин, которые в ответ любили скрашивать ему ночи. Кстати о последних:
Сандра, служанка из свежеобращенных, сидела на ворсистом ковре рядом с хозяином, не в силах сдержать счастья от нахождения рядом с господином. Пока жизнь не до конца из нее ушла, а потому Кирису доставляло огромное удовольствие погружаться в ее все еще живую плоть, не приобрётшую совершенства мрамора. Сандра трепетала, щеки алели румянцем, она успела отведать свежей крови. Свиной или коровьей, Кирис осознал, что по вкусу она отвратительна, но силы поддерживает так же, как и человеческая. Плюс, не нужно потом думать, что делать с трупами. Крестьяне с удовольствием забирали обескровленную скотину и готовили из нее.
— Разденься, ляг на спину и раздвинь ноги так широко, насколько сможешь. Хочу все видеть. — Кирис бросил на служанку беглый взгляд, та залилась краской еще сильнее и залепетала что-то про срам. Взгляд мужчины потяжелел, и она дрожащими пальцами принялась расстегивать свою одежду. Кирису быстро надоела игра в стыдливость, а потому он сорвал с нее форму, бросил прочь. В свете огня ее русые волосы заблестели золотом, соски на упругой груди затвердели. Она несмело снова опустилась на ковер, слегка раздвинула ноги. Кирис почувствовал, как у него тяжелеет в паху.
— Раздвинь сильнее, предложи мне себя.
Девушка зажмурилась, но эта была не первая их игра, а потому раздвинула ноги сильнее, обнажив влажную плоть. Кирин задышал тяжелее, то смотря на нее, то прикрывая глаза и вспоминая другую женщину, которая также предлагала ему себя. И снова на Сандру, пока образ перед его глазами и в его разуме не слился в один.
— Анаит, — прошептал он, бросился на девушку с поцелуями. Та застонала, привычная к чужому имени. Она была согласна на любое, какое бы не дал ей ее господин.
Кирис не стал раздеваться полностью, только расстегнул брюки, входя в услужливо распахнутую щелку своей служанки. Раздались приглушенные стоны и ритмичные удары. Кричать громче, женщина, которая заменяла ему сегодня Анаит, так и не научилась.
***
— Малышка Роза. Маленькая Роза, — напевала Луна, качая на руках дочь Франциска. Магия в ребенке пела и искрилась, само нахождение среди сородичей будило в ней дремлющие силы. Луна запомнила это, как запоминала все, что происходило вокруг. Владение собственным телом и оружием, умение говорить с представителями разных рас. Больше Луна не морщилась от запаха оборотней, она привыкла к их мускусному аромату, не пугалась глядящего на нее из тени Теодора, копировала поведение деревенских жителей, когда общалась с ними. Луна не обманывалась: ей никогда не стать человеком, как не стать оборотнем, но она старалась впитать в себя окружающий ее мир, чтобы прийти к эльфам не полой. Только сейчас она начала понимать, что жизнь в изоляции, наедине с матерью, сделала ее наполовину слепой и глухой, опирающейся только на магию и свою природу. Теперь Луна училась жить по человеческим законам, и с каждым днем находила то, что ей нравилось.
Кормилица-оборотень, грузная женщина средних лет, с удовольствием нянчила «прожорливого эльфенка», как она называла Розу. Ее сердце, разбитое после потери собственного дитя, находило в ней покой. Да и деньги, которые ей платил Ришар шли на пропитание трем старшим сыновьям, оставшимся в деревне. Сама девочка тянулась к тем, в ком текла эльфийская кровь, нравился ей и Ришар. Внимательные синие глаза тут же находили колдуна среди обитателей серебряного замка, а маленькие ручки неумолимо тянулись к нему. Луна прекрасно понимала Розу, ей тоже хотелось протянуть руки к Ришару. Сам же он после своих пылких слов снова отстранился от нее, закрылся ментально, как закрывался темной маской от чужих взглядов. Он смотрел на Луну, но не видел ее, показывал ей, как обращаться с человеческой магией и зельями, учил заклинаниям, но сам находился мыслями далеко. Он глядел на нее, как глядел на Мантикора, эксперимент, проект, не более. К тому же проект неудачный, ведь человеческая магия девушке не давалась. Заклинания не набирали силу, зелья выходили слабыми, что вода. Было вопросом времени, когда Ришар признает, что его фантазия обучить ее человеческой магии оказалась несбыточной. И это ранило Луну, как бы не пыталась она себя убедить, что выше проявлений человеческих чувств.
Роза уловила изменившееся настроение Луны, раздосадовано захныкала. Девушка подозвала кормилицу, отдала ей ребенка, сама прилегла на кровать Франциска, который сейчас тренировался с остальными. Девушку отпустили раньше, сегодня должна была прийти портниха, подготовить для нее собственную одежду. Луна и сбежала в комнату сородича потому, что хотела спрятаться от этой страшной женщины, которая прикладывала к ее коже один отрез ткани за другим, обматывала ее, словно куклу, втыкала булавки, раз за разом раня до крови. Луне нравилась рабочая форма матери Ришара, в ней было удобно, можно было легко двигаться. И она совсем не понимала, зачем для нее готовят десяток платьев, в которых больно дышать.
В дверь постучали, Луна нехотя встала с кровати. На пороге стоял Молчаливый Том, глядел укоризненно. Луна вздохнула и посеменила за ним в свою комнату, где уже поджидала Госпожа Эпангле, которую Ришар вызвал из крупного города.
