Помехи — это крики Каина.
Черные вены вздулись на его лице. В серых глазах — неутихающее ненастье. Таких глаз больше ни у кого нет.
— Что с твоим сердцем! Почему оно так бьется? П-почему!
— Каин…
Он зачем-то разглаживает мои волосы, и прощупывает грудину и ребра.
— Нет! Яна! Почему оно так бьется!
— … недели с тобой были самыми…
Мое горло опоясывает сухой спазм, и сердце успокаивается. На мгновение. А потом несется дальше вскачь, ошалело отбивая свободный ход.
— Нет! Нет! Я остановлю его! Посмотри на меня.
Я нахожу силы поднять руку, чтобы сжать его теплую ладонь в своей.
— … недели с тобой были самыми счастливыми в моей жизни, — шепчу я напоследок, но не слышу сама себя…
… потому что сердце бьется так сильно, так быстро.
Оно скоро разорвется. Наверное, я ничего не помню, потому что нечего вспоминать. Осталось вспоминать только время с Каином. Оно скоро разорвется.
Я хочу отвернуть голову, но Каин мне не дает. Да и силы у меня закончились. Кажется, оно бьется уже в горле.
Глаза сами собой закрываются, от усталости и боли, но я тут же пытаюсь их открыть.
Клыками Каин рвет мне кожу на шее, удерживая мою голову ладонями, и я кричу и кричу.
И последнее, что удается различить сквозь собственный крик, это замедляющийся и смягчающийся стук моего сердца.
Глава 25
Света так много, не разобрать — день или ночь.
Сначала осматриваю комнату, затем залитую моей кровью кровать.
Опускаю ноги на пол.
На месте укусов прощупываются края свежих шрамом. На шее и на груди.
Камень под стопами холодный, из открытых дверей тянет дождливым ветром, но мне тепло. Под кожей появилась будто тонкая оболочка, согревающая тело.
Я знаю, где Каин.
Чувствую его, ощущениями невольно дотягиваюсь до места, где сосредоточена штормовая энергия. Внутри меня образовалась карта и откуда-то я знаю, как ее читать.
Но сначала я направляюсь к зеркалу.
В отражении кривоватый пухлый нос, что и раньше, зеленые и — вынуждена признать — красивые глаза. На голове привычный Армагеддон. Почему-то на моих зубах следы крови.
Я поворачиваю голову, чтобы рассмотреть шрам. На месте проникновения клыков остались круглые отметины, теперь между собой соединенные розовой полосой крест-накрест.
… когда Ашшур уже строился, Альфы освящали своих истинных Омег укусом. Тогда мы еще рождались с отметинами на шее и Альфы подтверждали принадлежность Омеги себе, протыкая отметину клыками. Потому что у Альф прорезались настоящие, нестесаемые клыки — ведь тогда они все были оборотнями…
Каин укусил меня, несмотря на то, что я “родилась” без отметины.
Может, и не родилась.
Может, “они” меня создали.
Но я точно Омега и истинная льяна Каина.
Не смог бы он остановить мое сердце, если я — ненастоящая. И мое сердце не стало бы разрываться, если бы я оказалась ненастоящей.
Пальцами касаюсь шрама на груди. Что он сделал с моим сердцем?
Я ступаю на мокрую траву босыми ногами. Двери слегка подрагивают от беспокойства ветра. Мелкий дождь беспрестанно шуршит, а серо-желтая луна нежится в иссиня-черном бархате ночного неба.
В маленькой беседке, укрепленной коваными орнаментами и каменным фундаментом, сидит Волк.
Я делаю шаг вперед, и не останавливаюсь на следующем.
Острые мохнатые уши Волка касаются покатого потолка беседки. Чудище не смогло бы зайти внутрь в своем истинном обличье.
Он разевает пасть, обнажая двойной ряд клыков. Даже его глаза рычат. С шерсти стекает слюна, а лапы будто сжаты в кулаки-молоты.
Но я иду вперед. Что-то во мне не может остановиться.
Чудище безобразно и агрессивно. Лапы-ноги скребут каменный пол когтями, но Волк продолжает восседать по центру кованой скамьи, как человек.
Он будто сам себя загнал в место, где ему не подняться.
— Йаееллоублювейс? — спрашиваю его шепотом.
Прохладная морось покрывает мое обнаженное тело, но я не чувствую холода. Только тепло.
Волк медленно кивает, а затем срывается на оглушительный рык.
Он хватается за железные прутья орнаментов по обе стороны, в попытке задержаться, и не сводит с меня разъяренного, но уставшего взгляда. Волк хватается лапами за башку перед тем, как превратиться в Каина.
Мое дыхание прерывается, когда он поднимает на меня голову.
Ночь прорезается запахами, будто дикий сад вокруг нас очнулся.
— Подойди ко мне, Яна, — тихо произносит Каин.
За моей спиной все еще постукивают двери, сопротивляясь на пути ветров, и слышится шорох портьеров, иногда выскальзывающих из спальни.
— Я, правда, ничего не помню и не знаю из детства, Каин. Почему… у меня шрам на сердце?
Каин смотрит на свои руки, но, возвращаясь взглядом ко мне, глядит из-подо лба. Его взгляд протрезвевший. Но часть шрамов на веках… почернела.
— Они сделали тебя из скалы. — Он разговаривает ровным, безразличным тоном. — Давно пытались сделать из скал искусственного Альфу, идеального бойца на поводке, тогда этим занимались еще предшественники пуристов. Видимо, у них были те части камня, что остались живыми. Но я никогда не знал наверняка. Думал… Аслан вцепился в скалу и отгрохал небоскреб, чтобы найти живой кусок или работать над уже найденным.
— Скала мертва, — шепчу я и поеживаюсь. Но не от моросящего дождя и не от ветра, а от воспоминаний.
Скала вызывала странные чувства. Теперь я вижу ясно: окружающие постоянно подходили к ней и даже прикасались, но я ни разу не сделала этого. Почему?
— Звучит, как самый невероятный эксперимент на свете.
— Ты думаешь? — проводит Каин рукой по рту. — Первые оборотни, Яна… Первые Альфы-Оборотни возникли из скал. Рапиды. И сердца Альф разрываются, потому что осколки скал собираются в камень внутри сердца даже у простых Альф. Они разрезали много Альф перед тем, как догадаться. А оборотней же…
— Оборотни уже рождаются с камнем в сердце?
— Такой, видимо, они сделали и тебя. Только не оборотня. Только не Альфу. А Омегу. И я думаю, они пытались сделать тебя для меня. Я знаю, как Аслан заполучил мою кровь. Но это было так давно…
Я делаю небольшой шаг в сторону, и Каин дергает головой, отслеживая движение.
— Они не смогли бы ни воссоздать, ни подделать истинность, Каин.
Он сжимает челюсти, хаотично проводя ладонями по лицу, все еще исщербленному впадинами от вздувшихся вен.
— Я выучил этот урок, Яна, — тихо, но твердо произносит он. — Хватит. Ты подойдешь ко мне.
— Я — твоя Омега, — шепчу я и мое горячее сердце вздрагивает. Возможно, сердце оборотня и Альфы вздрогнуло тоже. — И я-я… настоящая, даже если их руки вживили мне в сердце скалу. Даже если меня придумал профессор Личия. Я — настоящая.
— Конечно, ты — моя Омега! — рявкает Каин и гнет железные прутья орнамента, словно открывает калитку. — Настоящая! Я выучил свой урок, ясно? Ты подойдешь или нет?
Он частит мокрыми выдохами, когда я оказываюсь на первой ступеньке. И подхватывает меня за талию, перенося к себе, когда я ступаю на вторую.
Его запах порождает шквал града на моей душе. Я сжимаю его скулы пальцами, а он осматривает мои глаза, будто хочет запомнить каждую ресницу.
На его груди тоже кособокий шрам, корявые края которого все еще в крови.
— Каин, что ты сделал? — едва могу пошевелить губами.
— Мое сердце, знаешь, тоже разрывалось, — вскидывает он на меня голову, — потому что разрывалось твое, и не только потому что так должно быть.
Я неловко и коротко целую его в губы, а затем он спускается устами к моему шраму.
— Я укусил тебя, как в старые добрые времена. Только… не ограничился шеей.
Его глаза не моргают. Наверно, он хочет, чтобы я увидела в них правду. Возможно, чтобы я увидела, как он с разрывающемся сердцем склонился над моим разрывающимся сердцем и не знал, что делать.
— Я заставил тебя укусить мое сердце тоже.
Когда я провожу пальцами по его шраму, он улыбается.
