я на это время тебя к госпоже Вайолет отправлю?
— Нет, не хочу, госпожа. Правда, ничего не случилось? Вы ведь меня не обманываете?
— Ничего не случилось. А вот за то, что в моих словах сомневаешься… выпороть бы тебя, что ли? Да вот не хочу совсем. Ладно, прощу. Тогда подождёшь меня дома, я завтра утром улечу, а послезавтра вернусь. А между делом буду придумывать, какого дизайна браслет хочу для тебя купить.
Лери слабо улыбнулся, хотя я совершенно не уверена, что он все услышал и понял. Но то, что ничего не случилось, надеюсь, все же понял. Знала бы, что так будет, наверное, вообще бы не говорила, соврала бы.
Так что сейчас сама сижу на полу, на ковре в своей спальне, потому что Лери, как стек на колени, услышав мои первые слова, так там и сидит. А я не выдержала, обняла его и пытаюсь мысленно передать, что все будет хорошо, бояться ничего не надо. Мой красивый сероглазый мальчик, которого на Земле, наверное, девушки на сувениры бы разорвали, привязан здесь к одному человеку — ко мне — и не согласен ничего менять. А, может, дело не в воспитании, а в нем самом? Может, и на Земле, среди совсем других соблазнов, он сделал бы такой же выбор? Хотелось бы надеяться. Понятно одно — нет смысла просить Вайолет о нем позаботиться, если со мной все же что-то случится. Бесполезно. Гуманнее усыпить. Что же, ещё один стимул выздороветь, несмотря ни на что.
Пришлось включить нейро-программирование: "Не думай ни о чем плохом. Думай о том, какой браслет мы для тебя купим. И придумай, что к моему приезду приготовишь." Ну, а ещё пришлось поднять его с пола, отправить быстро принять душ, и забрать с собой в постель, чтобы обнимать всю ночь, успокаивая, и успокаиваясь сама.
Уже почти засыпая, все же решила задать один вопрос. Привстала на локте, и, подпирая голову рукой, спросила:
— А почему я?
— Как почему? — на меня смотрели изумленные серые глаза. — Вы же моя госпожа!
— Логично! — рассмеялась я. — Но ты же мог у Вайолет остаться, она очень хорошая госпожа, добрая — сам знаешь! Она бы наверняка так не наказала, как я тебя в первый раз.
— Зато потом вы были доброй, — тихо ответил он, пряча глаза. — А госпожу я менять не буду! — вдруг решительно заявляет. — Только если вы меня продадите, если деньги нужны… — уже тише заканчивает он.
— Продавать не буду, не надейся, — отвечаю я. — Нет, это я слишком добрая, а не Вайолет — избаловала тебя совсем. И пороть лень, потому что я уже сплю, — слегка шлепаю его по заднице, соблазнительной даже наощупь, подгребаю к себе поближе и быстро засыпаю.
Жозейн
Так стыдно, что я расстроил госпожей. Что стоило дотерпеть до комнаты, где меня бы никто не увидел? Я просто не думал, что меня там кто-то увидит, а боль вдруг так подступила… Разучился я терпеть — вначале в приюте, а потом у госпожи Вайолет и госпожи Майи. А ведь до этого чего только не бывало. Эта госпожа, гостья, ещё и не так страшно поиграла, как бывало в моем родном доме, а потом… Не хочу я вспоминать про "потом". Зато, когда молодая госпожа меня сама намазала иши, и они обе — и госпожа Клайрисса, и госпожа Майя — так ласково со мной разговаривали, я понял, что готов каждый день что угодно терпеть, лишь бы они были довольны.
Но больно было, конечно; я решил полежать, подождать, пока иши снимет боль. Боль почти утихла, и я задремал. Проснулся, когда показалось, что кто-то зашёл в комнату. Второпях чуть не свалился с кровати, и приземлился прямо у ног госпожи Клайриссы.
— Лежи, Рыжик! — не рассердилась она. — Я просто зашла узнать, как ты. Стало лучше?
— Конечно, конечно, госпожа! Все прошло, совсем прошло!
— Ладно, молодец. Хорошо, что стало лучше, — она погладила меня по голове, а потом стала задумчиво перебирать волосы. Я понадеялся, что сейчас правильно угадал — ей понравился рыжий цвет — и стал быстро расплетать косу. Кажется, действительно угадал, потому что она распустила мне волосы по плечам и сказала с неожиданной лаской: "Ты красивый, Рыжик. Необычный такой…"
Я ей понравился? Молодой госпоже, о которой даже не смел мечтать?
— Приду завтра, Рыжик. Возьму тебя к себе, если ты вылечишься. И если ты не против, конечно, — и засмеялась.
Надо быть честным, ведь она все равно узнает… бумаги посмотрит и узнает. Может, ей неприятно будет.
— Госпожа, я… — набираю воздух в лёгкие и говорю, пока не передумал: — Госпожа, я бордельный. Недолго был, до приюта.
— У тебя же клейма нет, — удивляется она.
— Меня отдали туда на неделю в наказание, а потом не стали забирать. А потом бордель проверять стали, и многих в приют отправили. И меня тоже.
— Ничего страшного, — спокойно говорит госпожа. — Теперь ты у нас. Больше тебя никто не отдаст в приют, и, тем более, в бордель.
Она ушла, а я попеременно то думал о том, что госпожа мне примерещилась, и вспоминал, как меня туда отдали… Когда оказалось, что меня никто не заберёт домой, я думал, что покончу с собой. Было так страшно остаться там, что я даже гнева нашей Матери за самоубийство почти не боялся. Но вдруг повезло — в бордель пришли с проверкой и что-то там плохое обнаружили. И нас отдали в приют. Нас — меня, Айндрэ, и ещё других парней. И Айндрэ там был, ему вообще повезло — и дня не пробыл, оказалось, что с документами непорядок, он слышал.
В приюте тоже страшно было поначалу — там же здоровенные парни, тридцатилетние перестарки — будешь рыпаться и права качать, просто прихлопнут. И вдруг один из этих накаченных мускулистых парней просто пообещал, что нас не тронут. А потом, когда госпожи пришли в приют и выбрали Рийлийнэ — того самого, кто нам помог, и Айндрэ, я бросился к ним и просил, чтобы меня тоже взяли. Повезло, взяли!
Айндрэ
Я отказался пойти с госпожой, которая меня выбрала. Не знаю, что на меня тогда нашло, потому что это было чистое самоубийство. Но госпожи обещали нам, когда брали из приюта, что можно будет отказаться. Нет, я не проверял их слова, просто единственный раз в жизни спросили моего мнения — и я отказался. Да и страшно было становиться
