врассыпную, но Ролло даже не замедлил шаг. Покружив немного на месте, он обежал кривой сарай и выскочил на узкую слякотную улочку, ужом вьющуюся между рядами тесно стоящих косых лачуг.
У Рэйчел кололо в боку, по лицу градом катился пот, но упорства ей тоже было не занимать. Правда, от пса она сильно отстала. А еще содрала правым ботинком кожу на пятке, и казалось, что при каждом шаге в чулке хлюпает кровь. Хотя это просто разыгралось воображение: она же не раз видела солдатские сапоги, доверху полные крови…
В конце улицы Ролло куда-то свернул, и она что было сил припустила за ним. Чулки сбились, нижняя юбка сползла, и Рэйчел, наступив на подол, порвала ткань. Ну ничего: найдет Йена — все ему выскажет! Все-все!
Если к тому времени будет в состоянии говорить…
Вот только пса нигде не было видно. Рэйчел огляделась. Она стояла позади какой-то таверны. На заднем дворе густо воняло хмелем и тухлятиной от мусорной кучи, из здания неслись мужские голоса. Причем солдатские — уж больно знакомыми были интонации.
Рэйчел застыла от ужаса, прислушиваясь.
Нет, кажется, там не допрашивали вражеского шпиона, просто вели самые обычные пьяные разговоры.
За спиной вдруг раздались тяжелые шаги, и кто-то схватил ее за плечо.
Рэйчел чуть было не взвизгнула, но сдержалась, чтобы не выдать Йена.
Только это оказался не Йен. Ее держал, больно сжимая плечо пальцами, какой-то старик: высокий, седой и с горящими глазами.
* * *
Йен был голоден. Он не ел уже больше суток, не желая тратить время на охоту или поиски фермы, где мог бы выпросить ужин. Двадцать миль от Валли-Форджа он покрыл одним махом, даже не заметив расстояния.
Рэйчел была здесь. Здесь, в Филадельфии, как ни странно! Правда, выяснить это было непросто. Благо среди солдат Вашингтона нашелся один толстый немец-офицер с большим носом, который обратил внимание на лук Йена. Пара уроков стрельбы, беседа на французском (потому что по-английски немец изъяснялся с большим трудом), и Йену наконец позволили задавать в лагере вопросы.
Правда, сперва он натыкался лишь на недоуменные взгляды, но фон Штойбен решил проявить заботу о молодом парне и послал солдат навести справки о враче, а сам предложил Йену хлеба. В конце концов нашелся тот, кто знал некоего хирурга по имени Хантер, но тот якобы уехал в Филадельфию лечить какого-то особенного пациента. Где его сестра? Бог ее знает…
Впрочем, Йен не сомневался: куда Дензил — туда и Рэйчел. Жаль, не удалось выяснить, что за особенный пациент ждал их в Филадельфии: солдаты в ответ на расспросы злились, а завоевывать их расположение было уже некогда.
Хотя бы известно, что эти двое в Филадельфии, — уже хорошо.
И вот Йен здесь. Он пробрался в город перед самым рассветом: прополз прямо через окружавшие Филадельфию лагеря, мимо спящих солдат, завернувшихся в одеяла возле потрескивающих походных костров.
Еды в городе было вдоволь, и Йен в предвкушении замер на краю рыночной площади, выбирая между жаренной в кляре рыбой и корнуоллским мясным пирогом. Шагнул было к торговке пирогами, доставая деньги, как вдруг женщина, глядя ему за спину, отшатнулась и в ужасе взвизгнула.
Что-то сбило Йена с ног. Рядом слышались крики, но их заглушало шумное собачье дыхание, а слюнявый язык облизывал лицо, норовя забраться даже в уши и нос.
— Cú! [148]
Йен кое-как выбрался из-под беснующегося пса, радостно обнял Ролло, затормошил его и засмеялся, когда тот восторженно вывалил язык.
— Да, да, я тоже рад тебя видеть, приятель! Но куда ты дел Рэйчел?
* * *
У Фергуса ужасно зудела отрубленная рука. Такого не было уже давно, и сегодня зуд бесил вдвойне: он прикрепил к рукаву набитую отрубями перчатку, а не обычный крюк (слишком уж тот приметный), поэтому почесать культю никак не удавалось.
Чтобы хоть немного отвлечься, он вышел из сарая и побрел к ближайшему костру. Миссис Хемпстед протянула ему жестяную кружку с жиденькой кашей. Что ж, в перчатке есть и свои преимущества. Кружку не возьмешь, зато ее можно прижать к груди, не обжигаясь. А еще жар от каши унимал зуд.
— Bon jour, madame, — вежливо поклонился Фергус, и миссис Хемпстед, невзирая на усталость, улыбнулась. Ее мужа убили в Паоли, и теперь, чтобы прокормить троих детей, она обстирывала английских офицеров. Фергус тоже платил ей за еду и кров. Ее родной дом занял деверь, любезно позволив ей жить в сарае, благо во дворе было несколько построек. В одной из них обосновался и Фергус.
— Какой-то мужчина искал вас, сэр, — тихо сказала миссис Хемпстед, поднося ему ковш с водой.
— Да? — Оглядываться нет смысла: будь незнакомец здесь, она сказала бы. — Вы его видели?
Та покачала головой.
— Нет, сэр. Он с мистером Джессепом говорил, а тот сказал младшему парнишке Вилкинс, а тот передал моей Мэри. Джессоп сказал, он из Шотландии. Высокий такой, симпатичный. Солдат, скорее всего.
Волнение жаром всколыхнулось в груди.
— Не рыжий, случайно? — спросил Фергус.
Миссис Хемпстед удивилась:
— Вот уж чего не знаю. Парнишка Вилкинс не говорил. Пойду спрошу у Мэри.
— Не утруждайте себя, мадам. Я сам спрошу.
Фергус, чудом не обжегшись, проглотил остатки каши и запил водой.
Маленькая Мэри тоже не знала, какого цвета были волосы у шотландца: она его не видела, а Томми Вилкинс не сказал. Однако тот объяснил, где именно мистер Джессоп разговаривал с незнакомцем, так что Фергус поблагодарил Мэри на гэльском — от чего она мило покраснела — и с волнением поспешил в город.
* * *
Рэйчел пыталась высвободить руку, но старик лишь сильнее стискивал пальцы, впиваясь ими в плоть.
— Отпусти меня, друг, — ровным голосом сказала она. — Ты, должно быть, принял меня за другую.
— О нет, не думаю, — в том же тоне отозвался он. Судя по говору, он был шотландцем. — Это же твоя собака?
— Нет, — озадаченно ответила Рэйчел, начиная тревожиться. — Я всего лишь присматриваю за ней по просьбе друга. Она что, съела одного из твоих цыплят? Я, конечно же, заплачу…
Свободной рукой Рэйчел потянулась к кошельку, озираясь украдкой и обдумывая, как бы половчее удрать.
— Твоего друга зовут Йен Мюррей, — заявил вдруг старик, и Рэйчел запаниковала: уж больно уверенно он говорил.
— Отпусти, — велела она. — Ты не имеешь права меня хватать.
Ее слова он пропустил мимо ушей, только вгляделся внимательнее в лицо. Глаза у него были старческими: красными, слезящимися, но до ужаса ясными.
— Где он?
— В Шотландии, — сообщила Рэйчел, и старик удивленно моргнул. Потом подался вперед, перехватывая ее взгляд.
— Любишь его? — тихо спросил он, однако голос прозвучал до жути холодно.
— Отпусти меня!
Она замахнулась, чтобы ударить его по лицу, но
