слишком, понимаешь?
— Понимаю, — шепчу я. — Желание прикоснуться к нему растет, но я не уверена, что он примет
утешение от меня. — Тебя поймали?
— Нет. — Он смотрит на стакан. — Я добрался до границы города и не смог этого сделать. Я даже
не пытался пересечь границу за пределами города. Я просто сидел там в этой машине на холостом ходу пару часов, проклиная себя, своих родителей, Андреаса. — На мой вопросительный взгляд он уточняет. — Он был правой рукой моего отца. После смерти моих родителей он заботился обо мне. — Он проводит рукой по волосам. — Я поехал обратно, вернул машину и рассказал Андреасу, что я пытался сделать. Я все еще не уверен, была ли теплица наказанием или его способом дать мне немного передохнуть.
Мое сердце болит за четырнадцатилетнюю версию этого человека, которому, должно быть, было так больно.
— Похоже, работа здесь помогла
— Да. — Он пожимает плечами, как будто это ничего не значит, когда не может быть более
очевидным, что это значит все. — Я все еще иногда прихожу и помогаю, хотя с тех пор, как Мэтью занял место своего отца, он нервничает, как кошка, в комнате, полной кресел-качалок, каждый раз, когда я появляюсь.
Я слегка смеюсь.
— У него происходит какое-то серьезное поклонение герою.
— Дело не в этом. Он боится меня.
Я моргаю.
— Аид, если бы у него был хвост, он бы завилял им в ту же секунду, как ты вошел в дверь. Это
не то, на что похож страх. Поверь мне, я знаю. — Он не выглядит убежденным. Но затем становится поразительно ясно, что Аид держится особняком от всех остальных. Неудивительно, что он не признает правды о том, как люди смотрят на него, когда он только ищет страх в их глазах.
Я протягиваю руку и касаюсь его руки.
— Спасибо, что показали мне это.
— Если ты захочешь вернуться сюда в любой момент, а я буду недоступен, я пошлю кого-нибудь
с тобой. — Он ерзает, как будто ему неудобно. — Я знаю, что в доме может быть душно, и хотя здесь достаточно безопасно, я не верю, что Зевс не предпримет что-нибудь, если его люди обнаружат, что ты идешь одна.
— На самом деле я с нетерпением жду возможности осмотреть дом. — Я оглядываю комнату. — Но
я, несомненно, воспользуюсь твоим приглашением. Это место действительно успокаивает. — Зевок удивляет меня, и я прижимаю руку ко рту. «прости».
— Давай вернемся.
— Хорошо. — Я не знаю, то ли это стресс, то ли моя поздняя ночь, то ли Аид прав, и я слишком
хорошо умею игнорировать сигналы своего тела. Конечно, не последнее. Я делаю шаг, затем еще один, продвигаясь вперед из чистого упрямства. Но на третьей ступеньке комната становится тошнотворно волнистой, и мои колени превращаются в желе. Я падаю, и я уже знаю, что не успею поднять руки вовремя, чтобы спасти себя.
— Ты упрямая маленькая дурочка. — Аид чертыхается и подхватывает меня на руки, прежде чем
я успеваю упасть на пол. — Почему ты не сказала, что у тебя кружится голова?
Мне требуется мгновение, чтобы смириться с тем фактом, что я снова в объятиях Аида, что резкого контакта с полом так и не произошло. — Я в порядке.
— Ты, черт, не в порядке. Ты чуть не упала. — Он крадется через оранжерею и спускается по
лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, с грозным выражением лица.
— Ты и все остальные в твоей жизни,
возможно, и хотели бы играть быстро и свободно со своим здоровьем, но я — нет.
Я мельком вижу испуганного Мэтью, когда Аид бросает ключи обратно, а затем мы выходим на улицу. Я ерзаю в его объятиях.
— Я могу идти.
— Ты, безусловно, не можешь. — Он преодолевает кварталы между цветочным магазином и
своим домом с поразительной скоростью. Он действительно проверял свой шаг, когда мы небрежно прогуливались раньше. Часть меня хочет продолжать спорить, но правда в том, что я все еще чувствую легкое головокружение.
Он практически вышибает входную дверь. Вместо того, чтобы опустить меня, как я ожидаю, он марширует вверх по лестнице, минуя вторую площадку. Как бы мне ни было неприятно, что со мной обращаются как с ребенком — даже если, возможно, мне следовало сказать что — то по дороге в оранжерею о плохом самочувствии, — он разжег мое любопытство. Джорджи поймала меня сегодня утром, прежде чем у меня появилась возможность по-настоящему исследовать, так что единственное, что я видел, — это секс-подземелье, моя комната и кухня. Третий этаж для меня совершенно новый.
Это меня немного приободряет.
— Куда мы направляемся?
— Тебе, очевидно, нельзя доверять, чтобы ты сама о себе заботилась, поэтому я должен лучше
присматривать за тобой.
Я сдаюсь и прижимаюсь щекой к его плечу. Мне действительно не должно нравиться, что этот мужчина носит меня так сильно.
— Наверное, у меня просто низкий уровень сахара в крови, — бормочу я. — В этом нет ничего
особенного. Мне просто нужно что-нибудь съесть.
— Ничего страшного, — повторяет он, как будто не понимает слов. — Ты позавтракала всего несколько часов назад.
Моя кожа горит, и я не могу встретиться с ним взглядом. — Я перекусила.
— Персефона. — Он издает звук, впечатляюще похожий на рычание. — Когда ты в последний раз
ела полноценно?
Я не хочу быть честной, но я знаю, что лучше не лгать ему, когда он в таком состоянии. Я рассматриваю свои ногти. — Может быть, позавтракала в день вечеринки.
— Это было три дня назад.
— С тех пор я, конечно, поела. Просто не то, что, как я подозреваю, ты имеешь в виду. Он не
сразу отвечает, и я, наконец, смотрю на него. Аид стал таким холодным, удивительно, что мое дыхание не ощущается в воздухе между нами. Я хмурюсь.
— Я не ем, когда у меня стресс.
— Теперь это меняется.
— Ты не можешь просто объявить, что что-то изменится, и сделать так.
— Смотри на меня, — рычит он.
Аид открывает дверь в то, что кажется кабинетом, хотя я вижу кровать
через дверной проем на другой стороне комнаты. Он подходит к дивану и опускает меня на него.
— Не двигайся.
— Аид.
— Персефона, клянусь богами, если ты не подчинишься мне на этот раз, я свяжу тебя и
накормлю с руки. — Аид указывает на меня тупым пальцем. — Не вставай, черт, с этого дивана. — Затем он уходит, стремительно выходя из комнаты.
Я показываю язык в закрытую дверь.
— Король драмы.
Искушение подглядывать почти непреодолимо, но я не думаю, что он блефует со своей угрозой связать меня, поэтому мне удается подавить свое любопытство и сидеть спокойно. Аид не заставляет меня долго ждать. Менее чем через десять минут дверь открывается, и он входит, сопровождаемый пол дюжиной людей.
Я чувствую, как мои глаза становятся все шире и шире, когда один из них ставит передо мной маленький столик, а остальные пять ставят на него еду на вынос из пяти разных ресторанов.
— Что это, Аид? Ты украл чью-то еду,
чтобы доставить ее сюда так быстро? — Затем обрисовывает полное количество. — Я не могу съесть все это.
Он ждет, пока его люди выйдут, а затем закрывает дверь.
— Ты съешь немного этого.
— Это так расточительно.
— Пожалуйста. Мой народ любит объедки до поистине нечестивой степени. Оставшейся еды не
хватит на весь день, как только ты закончишь. — Он переставляет коробки на столе и придвигает все это ближе ко мне.
— Ешь.
Немалая часть меня хочет сопротивляться просто ради сопротивления. Но это недальновидно. Если у меня кружится голова, это значит, что мне нужны калории, и прямо передо мной их пир. Это простая логика. Я все еще пристально смотрю на
него.
— Перестань пялиться на меня, пока я пытаюсь есть.
— Боже упаси. — Он шагает к столу на другой стороне комнаты. Он меньше, чем я ожидала, хотя
темное дерево и фигурки, вырезанные на его ножках, придают ему драматический колорит. При первой же возможности я окажусь на полу, пытаясь понять, что изображено на этих резных рисунках. Чтобы посмотреть, соответствуют ли они стилю колонн на зданиях.
