Это не то место, где он проводит настоящую работу. Нет никакого способа. Аид, кажется, достаточно банален, чтобы предпочитать свое рабочее место чистым и организованным, но оно слишком нетронуто, чтобы им можно было пользоваться изо дня в день. Более того, его комната находится прямо за дверью в углу. Никто не проводит собрания так близко от того места, где они спят. Это было бы в высшей степени глупо.
Что не совсем объясняет, почему он привел меня сюда, а не в одну из многих других комнат в доме.
Я отбрасываю эту мысль, и, когда я рассматриваю все предложенные варианты еды, мои мысли возвращаются к теплице. Раздражение от того, насколько властен Аид, или нет, я не могу игнорировать тот факт, что он дал мне мельком взглянуть за занавеску. Это место для него особенное, и он разрешил мне доступ к нему, планирует и впредь разрешать мне доступ к нему. Для кого-то столь явно замкнутого, как Аид, это дар высшего порядка.
Я не уверена, что это что-то значит, но мне кажется, что это так. Если он может настолько доверять мне, я полагаю, что могу попытаться перестать быть такой занозой в его заднице, по крайней мере, когда дело доходит до заботы о себе. Даже если мне вроде как нравится, как Аид становится чрезмерно заботливым и рычащим.
Я уверена, что смогу найти другой способ подколоть его. На самом деле, у меня уже есть несколько идей.
Глава 13Аид
Персефона поставила меня в незавидное положение. Она права — нам нужно дать понять, что мы вместе раньше, чем позже, — но она также снова и снова доказывает, что поставит свое здоровье и безопасность на последнее место в своем длинном списке приоритетов. Эти ублюдки в верхнем городе могли бы аплодировать ей за это, но здесь, внизу, это означает, что я не могу доверять ей, что она честна со мной. А это значит, что я могу причинить ей вред, если не буду осторожен.
Я не хочу быть осторожным. Черт, но я никогда раньше не был так близок к тому, чтобы потерять контроль над другим человеком. Каждый умный комментарий из этих красивых розовых губ и признак лукавого веселья в этих карих глазах заставляет меня хотеть утащить ее за собой в темноту. Угадать все ее самые темные, самые грязные фантазии, в которых она едва могла признаться самой себе, что хочет… а затем отдать их ей.
Хотя это не объясняет, почему я повел ее в оранжерею. Это место не имеет ничего общего с репутацией или сексом. Это одно из моих немногих убежищ. Я отвез ее туда только потому, что, похоже, ей тоже сейчас не помешало бы немного укрыться. Это оно. На самом деле все просто. Нет причин углубляться в это.
Я переворачиваю страницу в книге, которую держу в руках, и краем глаза наблюдаю, как она ест. Ее движения короткие и раздраженные, но она перестала пялиться на меня так, словно хочет вонзить в меня вилку.
Проходит больше времени, чем я ожидаю, прежде чем она со вздохом откидывается на спинку стула.
— Я не могу съесть больше ни кусочка.
Я игнорирую ее и переворачиваю другую страницу. Будет занозой в задницевернуться и выяснить, где я на самом деле был в этой книге, потому что я чертовски уверен, что не читаю ее прямо сейчас. Персефона тихо выругалась, что почти, почти заставило меня улыбнуться, и откинулась на спинку дивана.
Через пять минут она уже тихо похрапывает.
Я качаю головой и встаю. Как, во имя богов, ей удалось зайти так далеко, игнорируя свои самые основные потребности? Ее мать была Деметрой в течение многих лет. Человек может только слепо бросаться вперед так долго, прежде чем все рухнет вокруг него. Очевидно, никто не преподал Персефоне этот урок.
Я отправляю сообщение Харону, и через несколько минут он и еще двое появляются, чтобы молча забрать еду. Я достаю одеяло из маленького сундука, стоящего у стены, и накрываю им Персефону. Во сне она выглядит меньше. У этого есть инстинкты, которые я считал несуществующими, выходящими на первый план. С другой стороны, все в этой женщине противоречит моим инстинктам.
Несколько мгновений я наблюдаю за тем, как она спит, измеряя ее дыхание. С ней все в порядке. Я знаю, что с ней все в порядке. Я не знаю, почему я так уверен, что в тот момент, когда я обернусь, она спустится вниз по стене моего дома или создаст хаос.
Мои первоначальные планы на сегодняшний вечер нуждаются в обновлении, а это значит, что мне нужно сделать несколько звонков.
К тому времени, когда Персефона просыпается через несколько часов, я уже все делаю к своему удовлетворению. Она садится так, словно кто-то выстрелил из пистолета рядом с ее головой, и моргает, глядя на меня.
— Я заснула
— Да.
— Почему ты позволил мне заснуть?
Ее голос звучит так обвиняюще, что я почти улыбаюсь. Снова.
— Тебе это было нужно. У тебя есть час, чтобы собраться. Джульетта уже прислала несколько
вещей на сегодняшний вечер. Они на моей кровати. — Когда она просто смотрит на меня, я делаю прогоняющее движение. — Ты так решительно настроена убедить меня, что с тобой все в порядке. Если только ты действительно не чувствуешь себя готовой к этому…
— Я в порядке. — Она почти запутывается в одеяле, когда встает, но успевает выпрямиться,
прежде чем упасть. Персефона бросает на меня острый взгляд.
— У меня есть своя комната, ты же знаешь.
Чем дольше она здесь, тем труднее помнить, что на самом деле она не моя, чтобы ее защищать. Я обещал ей безопасность, да, но повседневные обычные дела не подпадают под этот зонтик. Если только я этого не захочу. Я не имею права говорить ей, что она останется в моей комнате в будущем, независимо от того, насколько привлекательной я нахожу эту идею.
— Будь готова.
Она хмурится, но, наконец, входит в мою спальню. Персефона останавливается в дверях.
— Если я задержусь слишком долго, ты собираешься вышибить дверь, потому что уверен, что я
потеряла сознание?
Хорошо, что я не чувствую вины, иначе я мог бы покраснеть.
— У тебя есть привычка игнорирования потребностей своего тела. И это только за последние
сорок восемь часов.
— Так я и думала. — Она одаривает меня положительно ангельской улыбкой; если бы у меня были шерсть, она бы вздыбилась, увидев это. Персефона прикусывает нижнюю губу.
— Почему бы нам не сохранить
драматический вход? Ты можешь одновременно играть в сторожевую собаку и наблюдать за происходящим. — Она прижимает пальцы к виску. — Мне не грозит потеря сознания, но никогда нельзя быть слишком уверенным, верно?
Жар проходит через меня, и мне приходится сдерживаться, чтобы не сделать шаг к ней.
— Ты же не пытаешься соблазнить меня
потерять контроль, не так ли?
— Конечно, нет. — Она поворачивается, и в ее походке определенно немного больше размаха,
чем было раньше. Пока я смотрю, Персефона стягивает свитер через голову и бросает его на пол. Под ним на ней ничего нет.
Даже когда я говорю себе держаться твердо, я следую за ней в свою спальню. Она останавливается в дверях ванной и снимает леггинсы, сгибаясь в талии. Черт. Я наслаждаюсь видом ее круглой задницы, а затем она исчезает в ванной.
Следовать за ней туда — ошибка. Она снова пытается подняться с самого низа, и если я позволю ей руководить этим…
Мне трудно вспомнить, почему мне нужно сохранять контроль. Она может зажечь искру, которая превратит нас в ад, но я слишком властен, чтобы позволить ей долго управлять делами. Я также достаточно самосознателен, чтобы понимать, когда я оправдываюсь. Этого знания недостаточно, чтобы удержать меня от того, чтобы последовать за ней в ванную.
Персефона заходит в душевую кабину, как будто она не олицетворение искушения. Мне нравится, что она ни капельки не стесняется быть обнаженной передо мной. Что она достаточно бесстрашна, чтобы схватить тигра за хвост. Черт, она мне вроде как нравится.
— Персефона.
Она останавливается и оглядывается на меня через плечо.
