расплакалась.
– Твои слёзы ничего не решат, – зло сказала хозяйка.
– В чём дело, Тиона? – из комнаты вышел Стейн.
– В моём заведении работают только порядочные девушки. Грязи здесь никогда не будет, – сказала женщина.
– Я не сделала ничего плохого, – Тиона попыталась оправдаться.
– Нам придётся попрощаться с тобой, – жёстко ответила хозяйка.
– Давайте пройдём в мою комнату и всё обсудим. Зачем пугать постояльцев? – предложил Стейн.
– Не надо, … папа…
– Кто? Папа? – удивилась хозяйка.
– Да, – подтвердил Стейн.
– Но, как?
Рон:
Я вернулся за ней. Не помню такого, чтобы женщина могла захватить мой разум, чтобы я жил только мыслями о ней. Сначала думал всё из-за того, что она не принадлежит мне физически. Ошибался, ничего не изменилось, стало только хуже. Она будто жила в моей голове, ходила, разговаривала. Это, какое-то наваждение, похоже на то, что я схожу с ума. Отношения с женщинами всегда были разовыми, мимолётными, временными. Каждая из них выполняла свою миссию и уходила. Уходила из моей памяти, из моей жизни, я даже лиц их не помню, да и зачем. Покупая очередную одноразовую игрушку, никогда не задумывался какое у неё имя, почему она этим занимается, хочет ли она этого. И вообще, ела ли она сегодня. Мне было плевать на эти мелочи. Они все безликие, серые, расплывчатые фантомы, вроде бы есть, а вроде и нет. Получал своё, а дальше мне не интересно. Их увозили из моего дома, кто-то возвращался в магазин, кто-то на кладбище. Выживали не все. Мои связи, деньги, положение в обществе решали всё. Хозяйка магазина игрушек поставляла мне каждый день новую, свеженькую, чистенькую игрушку, никем не испачканную. Она понимала, так как я ценю новые вещи, так никто их не оценит. И она старалась. Случалось, что игрушка ломалась, не выдержав моего темпа. От этого я мог прийти в дикую ярость, бешенство. Никто не мог покинуть меня, пока я этого не позволю. Даже смерть, не являлась оправданием. Предъявлял претензии хозяйке за некачественную вещь. А что она могла мне возразить? Вот именно, ничего. Её глаза, наполненные ужасом, выдавали страх, который она испытывала. Из её рта не вылетал ни один звук, так как он мог стать последним. Я упивался вседозволенностью, властью, после долгих лет в тени. Иногда я специально ломал игрушку, получая от этого как физическую, так и психологическую разрядку. Мне нравилось наблюдать, как она корчится, пытаясь разжать мои пальцы и сделать вдох. Смотря на этот просящий взгляд, предсмертную агонию, чувствовал себя дьяволом, дарующим или отбирающим жизнь. Я давал этот живительный глоток, потом забирал. Особое удовлетворение получал, когда видел, как уходит эта жизнь. О, да, это ни с чем несравнимое зрелище. У меня появилась зависимость, схожая с наркотической, я должен видеть смерть. Я всегда получаю желаемое. Сочувствовал ли я им, сожалел? Нет, в моём словарном запасе эти слова напрочь отсутствуют. После меня с ними уже играть никто не хотел. Хозяйка на всё закрывала глаза, точнее ей их закрывали щедрые компенсации и подарки. Я покрывал все её расходы и перекрывал доходы, которые она могла получить с каждой девушки, если бы они были живы. Ей всё сложнее становилось угодить мне, но запах денег заставлял делать невозможное. А мне безразлично, где она их находит. Главное, чтобы каждый день я получал новую.
Эта девчонка стала для меня недосягаемой, недоступной, недостижимой. До того момента как её увидел, считал, что мне подвластно всё. Но нет, не всё. Поначалу пытался привлечь её интеллектом, вниманием, заботой, как бы нечаянно прикасался к ней. Да, я хотел, чтобы она заметила меня как мужчину, захотела. Все мои попытки были напрасны. Наверное, за долгое время отвык за кем-то ухаживать, сдерживать свои желания, амбиции, подчинять свою похоть. Получал всегда всё и сразу. В итоге, сорвался, взял её силой. Такая маленькая, беззащитная она не могла мне противостоять, она просто плакала. Её слезы должны были заставить меня задуматься, что же я творю, но они вызвали ещё большее желание, голод. Во мне просыпалось животное, которое жаждало её страха, боли, запаха крови. Но было что-то ещё, то, что переворачивало мой мозг, всё нутро сводило спазмами. Желание быть с ней, касаться, вдыхать её запах, трогать её белоснежные волосы, заставляли меня меняться, становиться мягче, что для меня вообще не свойственно. Во мне боролись два человека, но у них была одна цель – владеть ею. Она должна принадлежать мне не только физически, этого мне мало, но и душой, и мыслями, всецело.
Я был первый, кто ввёл её в этот взрослый мир, мир удовольствий, наслаждений. Да, я показал его не с той стороны, как бы мне хотелось. Получилось грубо, грязно. Знаю, что разочаровал её, плевать. Мне и так нравится. Сама виновата, постоянно меня провоцировала, раздражала, заставляла давиться желчью. Терпел, долго терпел, зато сейчас она знает, что я не домашний питомец, каким себе меня представляла. Не стал смотреть ей в глаза, когда закончил, просто встал и ушёл. Правда, в этот раз удовлетворения не получил. С ней хотелось по-другому, как ни с кем до этого, как у других – по любви, хочу быть с ней мягким, добрым, ласковым. Для неё я готов меняться, да, готов. Часто представляю, как просыпаясь утром, целую её голову, которая лежит у меня на груди. Обнимаю, глажу её нежную кожу, шепчу на ушко приятные слова. Мечты, опять мечты. Снова погружаюсь в мир иллюзий. Нет, больше я туда не вернусь. Меня ломает, выворачивает, я меняюсь, трансформируюсь и это всё для неё. Нужна ли ей такая жертва? Нет, скорее всего, она захочет, чтобы я оставил её в покое. Мне уже не остановиться, отступать я не намерен. Монстр, животное, дьявол – вот слова, которые меня характеризуют, а не эти розовые сопли.
Пусть она ненавидит меня, пусть боится, не важно, со временем привыкнет. Да, привыкнет, выбора я ей не предоставлю, а ждать я умею. Не захочет, заставлю. Одним взглядом я способен поставить на колени любого, я готов сломать её. Готов, только бы она была со мной, пусть даже безвольной куклой. Сколько их прошло через меня? Не помню, перед глазами только она. Наваждение? Сумасшествие? Да, я больной придурок, который захотел то, что ему не принадлежит. Когда меня это останавливало? Я скучал, так скучает только собака по своему хозяину. Умом понимаю, что неправильно, а сердце сдавливает только от мысли о ней. Что в ней такого, чего не
