— украсить прическу. Или купить красивые туфли и шляпку с вуалью.
Но я, мужественно зажав деньги покрепче, прошла мимо всех влекущих меня нарядов и красивых вещей.
Их время еще не пришло. Потом.
А сейчас мне нужно позаботиться не о красоте, а о будущем.
У аптекаря я купила новенький металлический ящик со всеми необходимыми для оперирования инструментами, и крепкую кожаную сумку с крестом.
Пять серебряных.
Ивонна просто убьет меня за такие растраты!..
Да нет, не убьет. Хуже.
Она вскарабкается на крышу дома, прокричит о том, что я пустила по миру весь дом, обрекла его на голодную смерть, и скинется вниз!
Я даже зажмурилась на миг, отдавая эти деньги.
Но все ж отдала. И ящик недрогнувшей рукой взяла.
Надо отметить, что в моем новеньком ящике, полностью укомплектованном и красующемся ранее на витрине, было много такого, чего в ящике местного доктора не было.
Например, тех самых крючков, нехватку которых компенсировал мне Синеглазка.
Либо глупый докторишка выкинул эти инструменты, посчитав их негодными, либо сделал это нарочно — чтоб помучить пациента и представить любую незначительную манипуляцию сложной операцией.
За сложность ведь деньги берут, не так ли?
Вот же жук…
Помимо лекарств, что могли б пригодиться мне дома, на всякий случай, я взяла у него так же дорогих, сильнодействующих обезболивающих пилюль.
А еще игл для шитья.
И нитей из воловьих жил, чтоб сшивать исключительно внутренности.
А также бутыль спирта.
Мне, как оперирующему хирургу, они наверняка понадобятся.
Аптекарь внимательно наблюдал, как я укладываю все это в сумку.
— Не вы ли тот врач, — живо спросил он, наконец, — что провел уникальнейшую операцию в нашем городе?! Невероятно, потрясающе! Феерично! Ничего подобного у нас никогда не было! Простите, если обидел своим любопытством… Но я это понял по тому опыту, с каким вы проверяли инструменты. Сразу видно, что вы знаете, для чего каждый из них!
— Конечно, знаю, — небрежно ответила я.
— О, это замечательно! — просиял аптекарь. — Вы знаете, у меня много лекарств… и настоек… Но местный врач понятия не имеет, зачем они нужны. И они просто пропадают! А местная Гильдия Врачевателей обязывает меня их готовить! Обязывает! Из своих собственных препаратов, из своих запасов! Они ведь должны быть под рукой, понимаете? А мне приходится их потом выкидывать, когда истекает срок их хранения! Ведь местный врач их не берет! Понимаете?!
В голосе несчастного аптекаря было столько отчаяния, что я согласилась посмотреть, что там за отвары он вынужден хранить без нужды и без толка.
— Извольте, я покажу! — вскричал он, счастливый донельзя. — Вот, например, шипучая вода! Обеззараживает!
— Миленький мой! Это же перекись водорода! Какая полезная штука!
— О! Вы оценили?!
— Разумеется! А можно мне приобрести у вас бутыль? Я как раз направляюсь к пациенту, ему очень понадобится!
— Ну, разумеется! — просиял аптекарь.
— А что у вас еще есть, помимо этого?
— Ну вот же, вот! — аптекарь носился, как укушенный. И сиял, словно получил нобелевскую премию за вклад в медицину. — Вытяжка из грибов! Убивает всякие воспаления! Всякие!
— Пенициллин, серьезно?!
— Что? — рассеянно спросил аптекарь.
— Ничего! И, говорите, врач у вас не покупал?
— Пару раз купил, — нехотя признал аптекарь. — Но сказал, что больной слишком быстро выздоравливает! А это неугодно богу. И все равно, что говорит по этому поводу наука! Представляете?!
— Представляю… Давайте! Надеюсь, бог мне простит!
В общем, от аптекаря я вышла с полной сумкой, позвякивающей полными бутылочками с лекарствами.
И решительно направилась к дому мясника.
***
Мальчишка полулежал, обложенный подушками. Его накрыли одеялом до самого подбородка, и переодели, кажется, в чистое. Как покойника.
Эти меры пугали его.
Вкупе со вздохами, всхлипами из разных углов дома, так и вообще создавали похоронное настроение.
Лицо у него было бледное, расслабленное. Глаза испуганные.
Того и гляди скажет «поднимите мне веки».
— Ну-с, — подражая солидным врачам, бодро произнесла я, — посмотрим, что у нас тут.
Отец стоял рядом, немного оробевший. Он чуть ли не в рот мне заглядывал.
А мать мальчишки — вот где паникер! — завывала где-то за дверями, как неуспокоенный дух.
Я решительным жестом откинула одеяло, задрала белую рубаху на мальчишке чуть не до подмышек.
— Что там, доктор?! — выкрикнул мясник. Не выдержал нервного напряжения. Кажется, стенающая жена вынула из него всю душу.
— Хм, хм, — ворчала я, рассматривая шов. — Да тут все… просто отлично!
Просто гора с плеч, честное слово!
Я горячо поблагодарила нерадивого доктора, чьи запасы спирта мы израсходовали ради этой операции.
Рана была свежа, выглядела некрасиво, с чешуйками засохшей-то крови.
Но она была суха и чиста.
Лишь один шов немного воспалился. Тот самый, последний. Там было мокровато. И именно там шов нуждался в тщательной обработке.
Но и только.
— Отлично! — с облегчением прошептал несчастный отец и нервно сглотнул.
— Отлично? — спросил испуганный мальчишка, глядя на свой бледный живот.
— Более чем. Дай-ка я тебя обмою и перевяжу заново.
Я недрогнувшей рукой налила на живот мальчишке перекись.
Бинтами аккуратно смыла всю кровь. Прочистила воспаленный шов и еще раз придирчиво осмотрела.
Заживало, как будто бы, очень хорошо.
— Больно? — деловито осведомилась я, осторожно ощупывая его живот.
Мальчишка, напуганный, бледный и страдающий, чуть кивнул.
— Сильно? Остро? Как будто режут?
— Нет, — промямлил он. — Просто очень ноет. И…
— Страшно? — помогла я ему. — Сил нет?
Он снова кивнул.
— Это ничего. Это так и должно быть. Ты все ж много крови потерял. Это пройдет.
— Доктор, — промямлил он трагическим голосом умирающего. — А когда… когда я вставать смогу?..
Он говорил это так, словно ему перебили хребет. И надежды нет никакой.
— Прямо сейчас, — отрезала я, поднимаясь и требуя воды, чтоб сполоснуть руки. — Я тебе помогу подняться.
Тут «умирающий» напрочь забыл, что страдает. Его вялое лицо сделалось живым и удивленным. Глаза на лоб полезли.
— Что, сейчас?! — вскричал он. — Но я же не могу! А вдруг кишки вывалятся?! И прямо на пол!
Я обернулась к отцу мальчишки.
— Полы сегодня мыли? — спросила я.
Тот совершенно серьезно кивнул.
— Вот видишь, мыли! Значит, ничего страшного. Ну, вставай! Еще вчера надо было подняться-то.
— Да как же вчера, — испуганно вступился за сына
