Хален нервничал. Это было заметно по его отрывистым движениям. Вампир ставил щиты, отражая атаки, сплетал заклинания. Но это уже не был самоуверенный в себе некромант, с насмешкой на губах осматривающий своих адептов, перед ним был противник намного сильнее его. Это поняла даже я.
Магия смерти не хотела сдаваться, она умирала и заставляла страдать вместе с ней. Ощущение того, что я умираю, усилились. Не знаю, что и как сделал мой отец с той силой, что полновластно здесь распоряжалась всеми жизнями, но она так же подавалась напору.
— Раймон, — ненавистно прошипел Хален в какой-то момент.
— Ты сделал большую ошибку, — проговорил таким знакомым тоном отец, вложив в него столько недовольства и презрения, что я физически ощутила их.
— Уничтожу тебя, — прошипел вампир, выплетая что-то действительно страшное.
Ответа не последовало, точнее ему никто не ответил словами.
Даже мне было понятно, насколько мой отец сильнее вампира. Хален выкладывался в полную силу, я видела напряжение на его бледном лице, в то время как метаморф спокойно создавал мощнейшие плетения. Он не играл с противником, скорее не спешил, получая удовольствие от того, что загоняет в угол самодовольного вампира, пытающегося не только отравить жизнь его сына, но и лишить личности единственную дочь. Судя по всему, все знали, какое знание для родоначальника Китрасов имели его дети.
Вскоре отцу надоело впустую отправлять заклинания, и он сделал разворот руками в сторону, вывернул ладони вверх и произнес короткое заклинание настолько тихим голосом, что я лишь различила гласные, слившиеся в один звук. Монотонность никак не вязалась с тем, что произошло в дальнейшем. Пространство взорвалось. Остатки магии смерти вспыхнули зеленым огнем, окончательно сгорая.
— Защита! — запоздало воскликнул Хален, призывая родовую магию.
Раймон Китрас даже не обратил внимания на эти слова, он спокойно соединил руки перед собой, сложив их в молитвенном жесте, а затем медленно их развел в стороны. Красное облако, сотворенное этим заклинанием, разрослось, а затем метаморф едва заметным движением отправил его в вампира. Никакой родовой щит не мог справиться с живой силой магии жизни.
Красное облако становилось все больше, заполняя все пространство. Все, что имело внутри себя основу магии смерти, умирало тысячами способов. Судороги охватило все до чего касалось сотворенное облако. Когда оно коснулось моего мучителя, пройдя насквозь родовую защиту, Хален замер на мгновение, а затем пространство пронзил его вопль. Нечеловеческий, ужасный, бьющий по нервам. Лицо некроманта исказила судорога ужаса, глаза распахнулись. Красная магия забирала жизнь у порождения смерти. Жуткий вопль не прекращался, отдаваясь от стен помещения, резонируя, множась и распадаясь на несколько голосов. Казалось, что кричит в предсмертном крике не один вампир, а все его родичи, почувствовавшие смерть Халена.
Фигура некроманта вспыхнула ярким алым цветом, и тело превратилось в пепел, осевший на пол в том самом месте, где еще несколько секунд назад стоял мой мучитель. Я не верила глазам. Хален мертв? Перевела взгляд на отца, тот спокойно посмотрел на меня и решительно двинулся в мою сторону. Я не знала радоваться мне или вновь чего-то ожидать с его стороны.
В этот самый момент место, где только что кипел магический бой, разорвалось протяжным волчьим воем. Зильга упала на четвереньки и завыла. Страшно, надрывно, тоскливо, отчаянно, словно цеплялась за что-то не могла этого найти.
Отец подошел ко мне и легким движением распустил заклинание, удерживающее меня. Со своей высоты рухнула вниз на каменный пол, основательно приложившись об каменный пол. Это было не настолько больно, когда магия смерти умирала, но именно это ощущение твердой реальности позволило уйти из нее. Я не потеряла свою личность, только сознание.
Противное попискивание аппарата звучало где-то на периферии сознания и упорно пыталось вернуть из приятного забытья, в котором не было кошмарных видений или ужасов, заставляющих застывать кровь в венах. Просыпаться не хотелось, но реальность упрямо давила и будоражила.
— Ничего, доченька, ничего. Ты только очнись, только приди в себя, — всхлипывал кто-то рядом.
Мужчина словно баюкал, одновременно кликая, зовя. Голос был тих им, нежным, любящим, он словно умолял вернуться, не бросать его, лелея надежду на то, что сможет достучаться, призвать обратно. И он был совершенно мне незнаком.
Медленно, делая неимоверные усилия, разлепила веки, казалось тяжесть которых измерялась прожитыми веками, а не годами, и узрела печальную картину. Отец Зильги баюкал на своих руках дочь. Снежная волчица выглядела умершей. Лицо осунулось, кожа приобрела неестественный оттенок белой бумаги, тело безвольно обвисло в объятиях родного человека. Одежда красавицы, которая всегда выглядела так, что хоть сейчас отправляй на подиум, сбилась, испачкалась, туфли с ног свалились на пол друг на друга, лишний раз подтверждая, что их никто не снимал, и с моей подругой случилось самое страшное.
Этот надрывный напев цеплял что-то потаенное в самой глубине души, отчего наворачивались слезы. Чувствовала себя на грани смерти, в любой момент готовая соскользнуть в небытие, где нет жизни и смерти, чем сильно привлекало. А здесь, на моих глазах, отчаявшийся отец звал Зильгу вернуться к нему. Его отчаяние и страдание полосовали душу, разрывая ее на мелкие кусочки. Волчица явно была мертва, но убитый горем отец не мог с этим смириться и все время звал свою дочь, нежно прижимая ее к своей груди. Его тихий, проникновенный голос не мог оставить равнодушным, нежные слова родительской любви выдавали все эмоции, что сейчас испытывал мужчина.
— Доченька, родная моя, вернись ко мне. Что я скажу маме? — всхлипывал снежный волк.
— Евгения, очнулась? — тихо обратилась ко мне нейера Хасия.
— Да, — протолкнула звук сквозь пересохшее горло.
Даже не уверена из-за чего. Может быть, надорвала в лаборатории Халена, надрываясь от крика, а может быть, меня душили слезы при виде отчаявшегося отца. Мне до безумия было жаль подругу, предавшую не потому что хотелось что-то кому-то доказать, как Хара, а потому что хотела узнать простую истину, кто ее отец. Глядя на то, как снежный волк с нежностью прижимает умершую дочь и зовет ее к жизни, у меня даже вопросов не возникало об отцовстве. Даже если биологический отец не этот, для меня очевидна была истина, что этому мужчине она была единственной, родной дочерью, отрадой в жизни. Я помнила те взгляды, которыми они обменивались здесь же в лазарете после убийства Кертиса, снежный волк души не чаял в Зильге, так что сомнений не было никаких. А пятна … даже на солнце, говорят, бывают пятна.
— Это хорошо, — прикоснулась к моему лбу нейера Хасия.
— Спасть хочется, — хрипло, едва слышно отозвалась ей.
— Это нормально, — ответила она, — Твои силы практически закончились, потребуется долгая реабилитация.
— Сколько? — задала вопрос, лишь бы что-то спросить и не смотреть на умершую подругу.
— Полгода. Посещение занятий запрещаю, — строгим и тихим голосом ответила мне женщина.
Такой ответ меня совершенно дематериализовал. Если об этом узнает отец, то ни за что не отпустит снова учиться. Конечно, он меня спас, но реальность вновь возвращалась во всей своей неприглядной красе. Брак с Бристаном, полное подчинение родоначальнику Китрас.
— Как Отис? — забеспокоилась я, потому что, оглянувшись, не увидела своего мужа рядом.
— У родственников, — ответила таким тонов нейера, что я забеспокоилась.
— Я не понимаю, — попыталась приподняться на локтях, — Ему лучше? Он жив?
Женщина на меня не смотрела, лишь суетливо поправляла постель на моей кровати, и отвечать не торопилась. Я же не сводила с нее пытливого взгляда.
— Ответьте! — потребовала я, — Мне важно знать.
Ухватила за руку женщину, стараясь привлечь к себе внимание, она кинула на меня быстрый взгляд, а затем опять отвела глаза в сторону, рассматривая постель.
