— А зря — глядишь, парочкой молний в них с неба швырнули бы, те бы и успокоились, — подмигнул Сокол Лизавете и нахмурившемуся Лису. — Не злись, я всего лишь добавляю те соображения, которыми со мной делился мой дед, когда рассказывал мне эту сказку. Долгими зимними вечерами. У камина, конечно же.
Астальдо вздохнул и продолжил.
— В те далёкие времена богов было множество — столько, во сколько верили люди. Главные боги влияли на важнейшие стороны жизни людей, а малые божества жили, как рассказывали, в каждом дереве, каждом холме и каждом малом потоке.
— Вы только представьте, госпожа моя, идешь и думаешь — а не наступить бы на кого и не обидеть бы, — Сокол вновь подмигнул.
— И люди стали забывать о них. Забывать славить, забывать о необходимых приношениях. Даже в мыслях не возвращались они к духам тех мест, где жили, и неудивительно, что эти духи покинули здешние земли. Легенда умалчивает о том, куда все они делись — наверное, подались туда, где люди ещё не забыли, кому они всем обязаны.
— Верно. Кто ж будет голодом-то сидеть? Вот и те боги были явно не дураки.
Астальдо строго посмотрел на Сокола. Тот не поддавался. Пришлось продолжать.
— Жил в те времена праведник Эмилий. Нет, он не сразу стал праведником, сначала он был солдатом императора. Он служил в легионе, и как-то зимой, будучи в отпуске, приехал домой, в родную провинцию. И было это где-то на территории современного Туррато.
— Сейчас пять городов оспаривают друг у друга честь быть родиной праведника, однажды они даже воевали друг с другом.
— Эмилий приехал домой, у его родителей был земельный надел недалеко от имперского города. И увидел он, что в бывшей плодородной долине — третье лето неурожай. Если раньше семья Эмилия выращивала столько хлеба и овощей, что хватало и себе, и на продажу, и все подати уплатить, то нынче не наскребли даже на те самые подати. Земля не родит, дождя нет, засуха. Деревья вянут, не дают тени.
— Яблоки — и те не выросли. А яблоки в Туррато — это с давних времен одна из основных статей торговли.
— Солдату императора больно было смотреть на когда-то плодородные, а теперь засушливые земли. Он бродил по окрестностям и печалился — его родные места совсем не напоминали то, что он видел сейчас своими глазами. И думал он — почему же Солнце стало таким жестоким к людям, чем люди провинились? Чем провинился его отец, например, который всю жизнь работал, не покладая рук? Или соседи — тоже не лентяи, не богохульники, не преступники.
С такими мыслями он присел на высохшую траву под увядшим деревом и задремал. И приснился Эмилию сон.
Некто величественный и прекрасный стоял перед ним. Одетый в живое золото, и сияющий так, что глазам было больно на него смотреть. И спросил он Эмилия — почему тот клевещет на Солнце? Солнце как светило, так и светит. А вот люди забыли о своих обязанностях, люди не чтили малых местных божеств, и эти духи не смогли жить без людской поддержки. Чем живёт любое божество? Тем, что о нём помнят, с ним беседуют в молитве, ему отдают часть себя — в словах, в мыслях, в подношениях. А давно ли он, Эмилий, обращался с молитвой к кому бы то ни было? В горячке ли боя, в тишине ли размышления? Люди забыли о духах земли, и те духи тоже забыли людей. И теперь эта часть мира стоит покинутой, и скоро поглотит её Великая Тьма.
Ужаснулся Эмилий и спросил — а что делать-то? С кем бороться, чтобы не пришла Тьма? И услышал ответ — с тьмой в душе своей. И с тьмой в душах сородичей своих, и сослуживцев своих. И только так это возможно, потому что Тьма настороже, и готова биться за каждую живую душу, а с тех пор, как боги покинули мир, заступиться за людей некому.
Но что же ты, о Великое Солнце, взмолился тогда праведник Эмилий, не раскроешь свои тёплые животворные крыла над миром человеческим? И ответил ему сияющий — потому лишь, что готов он прийти к людям, но не должен быть незваным гостем. Если призовут его — он придёт, и вернёт жизнь в эти бесплодные земли, и прогонит Великую Первозданную Тьму.
— Ибо в начале был Хаос, и Первозданная Тьма, а потом уже всё остальное — вы же об этом знаете? — приподнял бровь Сокол.
Нет, Лизавета об этом не знала. И слушала дальше.
— И сказал Эмилий, что готов он нести людям божественное слово. И бороться против Первозданной Тьмы. И что все свои слабые силы он приложит к тому, чтобы Великое Солнце прославляли по всей земле, куда он сможет дойти.
— А человек, знаете, крепкое существо — если всю жизнь ходить, можно много куда дойти.
— Пробудился Эмилий ото сна и отправился к родителям. Рассказал он им о своём чудесном видении, и так убедительны были его слова, что не усомнились в них ни родители, ни соседи. Так оставил он их — с новой верой в сердце, и отправился к месту службы — а помним мы, что он был солдатом и служил в легионе.
Сослуживцам его речи вовсе не пришлись по душе — его сочли в лучшем случае сумасшедшим, а то и преступником. Какое такое Великое Солнце и Первозданная Тьма, если есть Император?
— А некоторые Императоры дошли до жизни такой, что объявляли себя живыми воплощениями богов, представляете?
Лизавета представляла — историк, как-никак.
— Однако, Эмилий не отступался. И знаменем его стал горящий факел, ибо что ближе к Великому Солнцу, чем живой огонь? У него нашлось много последователей, и с ними он спустя несколько лет вернулся в родные края. И что же? Только там, где сохранилась вера в Великое Солнце, земля родила и цвела, а вокруг царило запустение. Так Эмилий убедился, что Великое Солнце не забывает своих детей.
Он увёл пришедших с собой на острова, которые издревле звались Фаро, ибо на одном из них всегда стоял маяк, позволяющий кораблям не разбиться о прибрежные скалы, а лавировать среди извилистых берегов. И хотя места эти были дикими и совершенно не предназначенными для жизни, их заселили. Здесь было негде сеять — но было море, а значит — рыба, значит — морская соль, значит — корабли. Эмилио ещё и укрепил новопостроенный город — как имперский солдат, он знал толк в укреплениях. И немудрено, что жители назвали его не только военным вождём, но и правителем в мирное время.
— Правильно, думали люди, привёл — так теперь и дальше решай, что и как, а мы поглядим.
— Тогда пришёл он в Храм, и легенда говорит нам, что был это Храм Сияния — самый первый в городе, совсем небольшой. И обратился там к Великому Солнцу со своими сомнениями — сможет ли он, справится ли.
— Ничто человеческое ему было не чуждо.
— И снова явился ему в видении великий воин, одетый в живое пламя. И сказал, что оправдал Эмилий надежды и выполнил своё слово, и пусть же теперь он много лет правит этими землями в благодати и спокойствии, и весь род его — тоже. А за верную службу даруется ему сокровище, в котором сокрыта часть первозданной божественной силы. Тот, кто владеет этим сокровищем, будет непобедим и неодолим. И Великой Тьме не будет места поблизости от него.
— Испугается сияния. Убежит и спрячется.
— Когда открыл Эмилий глаза, то увидел на алтаре предмет. Из золота высочайшей пробы он был, и сиял совершеннейшими и чистейшими камнями. С благоговением взял Эмилий в руки этот Скипетр, и понял, что по силам ему ноша, что видит он, как вести дальше его народ в этом мире, полном угроз, врагов и сомнений. И когда вышел он из Храма со Скипетром в руках, то служители тут же нарекли его Великим герцогом Фаро.
Жил он долго, прожил несколько человеческих жизней. Но в детях ему счастья и утешения не было — из троих сыновей старший погиб на войне, средний был слаб и болен, а младший — слишком подвержен чужому влиянию. Эмилий опасался оставлять сокровище детям, ибо подозревал, что не справятся они с ним. И тогда он провёл ночь в молитве, но никому не открыл, привиделось ли ему что-то в тот раз. Но наутро не было Скипетра в его руках.
— Сначала не поверили, думали — потерял на старости лет.
— Три части сокровища оказались в трёх разных местах. И повелел Эмилий, что быть Скипетру собранным только в руках того, кто будет этого достоин. Кто будет силён, и чист сердцем, и милосерден к слабым. И должен это быть человек его, Эмилия, крови.
