Пол, потолок, стены – перед глазами круговерть и боль в спине.
– Рори!
Эй, нельзя ему на меня отвлекаться!
– Да, – жива.
Я рефлекторно закутываюсь в щит и, как недавно лже–гвардеец, перекатываюсь, только если в его исполнении это было ловко, то в моем – копошение тюленихи. Память самым неожиданным образом подкидывает картинку из детской энциклопедии о северных странах.
Увернуться получается, меня обдает брызгами осколков погибшей напольной вазы. В голове шумит. Прикусив изнутри щеку, я легкой болью заставляю себя сконцентрироваться.
Все плохо.
Канцлер выскочил за дверь, а к нам снаружи прорвались двое гвардейцев. Керт обоих то ли убил, то отправил в беспамятство. Одного моего противника тоже убрал. Мне остается ударить по последнему. Магия срывается с пальцев, одновременно черт хвостом хлестко бьет последнего из лже-гвардейцев по руке из-за плеча, амулет падает, щит гаснет, и мой удар приходится куда надо.
Отвлекшись на меня, Керт меня спас, но моя жизнь дорого ему обходится.
Девушка все еще удерживает щит, она завершает не только рисунок, но и сам призыв. Края круга обволакивает серый дымок, стремительно стекающийся к центру, и из дыма сплетается силуэт четвероногой твари, подвижной и текучей, будто ртуть. С собакой у нее мало общего.
Тварь обретает четкие контуры. Вместо глаз у нее пустые провалы, что не мешает ей уставиться на призывательницу, а миг спустя гончая бросается к границе круга. И замирает она четко напротив Керта.
Случайных жертв не будет...
Призывательница медлит. В сером дыму проступают самые настоящие когти, и тварь принимается царапать пол. Круг ее сдерживает, но надолго его не хватит.
– Принц, я могла бы ее изгнать обратно, – предлагает призывательница самым доброжелательным тоном. – А еще я могу подсказать, какой яд был использован.
Не верю. Я хорошо запомнила с каким восторгом она ринулась рисовать круг.
Тварь чуть смешается, хотя Керт стоит на месте.
– Жертва не ты! – выкрикиваю я.
На кого она нацелилась? Да какая разница! Призывательнца стопой стирает меловую линию.
Гоначая будто выпущенная стрела, прыгает вперед. Черт с отчаянным визгом обрушивается ей на холку. Керт ее стреножит, накидывает на морду магическую петлю. Гончая слишком сильна, путы трещат.
Я краем глаза замечаю, как целитель бросается к все еще открытому тайному ходу. Вряд ли он сумеет найти дорогу, скорее погибнет в лабиринте от жажды и голода, но это не повод его отпускать. Особенно его – кто еще знает, чем травили его величество?
Сил я изрядно потратила, но плох тот маг, кто полагается только на магию. Ухватив уцелевшую вазу, я прицельно ее швыряю. Увы, ваза безвредно соскальзывает по щиту, но даже этого хватает, чтобы замедлить целителя. Я подхватываю пуфик, бросаю, целясь по ногам. С более тяжелой вещью магия не справляется, целитель валится на пол. Я прыгаю сверху, и прямым прикосновением вешаю на него сонные чары.
Поле боя за нами?
Лже-гвардейцы в минусе, целитель – в минусе, канцлер сбежал, тоже в минусе. Керт сдерживает гончую, черт, сидя у нее на загривке делает что-то непонятное – поднимаются струйки дыма, а гончая становится светлее.
Однако. Я читала, что от гончих избавиться невозможно, только задержать, причем ненадолго, потому что гончая поглощает магию и в конце концов обращает против мага его же силу. Но черт не человек, в том смысле, что он дух, и хотя черти обладают материальностью, они вполне способны перейти на тонкий план.
А где призывательница?! Я верчу головой.
Король?
Король лежит, глаза закрыты. Не похоже, что короткий бой его хоть как-то потревожил. Дыхание тяжелое...
– Где она?
Керт ориентируется гораздо лучше меня, уверена, он видел, куда она делать.
– Сбежала.
– То есть прямо сейчас она может призывать вторую гончую?!
Керт не отвечает, так что становится очевидно – да, может. И мы никак не можем ее помешать. Если только не.
Ругнувшись, я выскакиваю из спальни. О том, что снаружи меня могут ждать гвардейцы, я благополучно забываю. К счастью, меня ждут не они. Призывательница сидит на полу и лихорадочно наносит на пол меловой рисунок.
– Остановись, – приказываю я.
За призыв гончей приговор суда будет однозначный – смертная казнь.
Девушка это понимает, не может не понимать. Она закрывается магическим щитом. К счастью, магия против грубой силы играет далеко не всегда, и уж точно примитивный щит бесполезен против пинка.
Она валится на пол, своей же одеждой стирает часть символов.
Теперь усыпить как целителя.
Призывательница с гортанным криком выхватывает нож. Режущая часть вытесана из камня. Ее оружие имеет мало общего с настоящим ножом. Это не столько оружие, сколько ритуальный предмет.
Я, наконец, понимаю, кто передо мной – шепчущая. Ее искусство ближе к шаманству, чем к магии. За свое могущество девушка платит разумом. Такая молодая, а уже безумная, ее жажда убийства, жажда крови – это жажда запертых в ее кинжале призраков.
Она не пытается ранить меня, они бьет острием в пол. Хрупкий камень раскалывается, разлетается крошевом, и из рукояти вырываются… клубы мрака, стремительно заполняющие покои.
Я успеваю шарахнуться, и туча обрушивается на хохочущую призывательницу. Миг, и смех обрывается, в черной туче нарастают громоподобные раскаты, чем-то неуловимо напоминающие оборвавшийся смех, будто туча впитала его.
Чернота приходит в движение, туча вытягивается, обретает человекоподобный силуэт. Рокот стихает, и из недр тучи раздается голос:
Я сделала! Я сделала это! Я вознеслась!
Да нет, дорогуша, ты не вознеслась, ты всего лишь сама стала призраком. Сильным. Но временно, причем счет идет максимум на часы.
Впрочем, от знания, что к вечеру сумасшедшая призывательница бесследно развеется, мне не легче. Я замираю у стены, смутно представляя, что предпринять. Я уверена, я не ее цель. Зачем девушка присоединилась к канцлеру? Он ее чем-то зацепил, чем-то личным. Деньгами приблизившегося к грани шепчущего не заманить. Попробовать разговорить? Малодушную мысль, что пусть идет и творит, что хочет, лишь бы от нас с Кертом подальше, я давлю в зародыше. Как без пяти минут принцесса, я не имею права отступать.
– Поздравляю, – я скрещиваю руки на груди. – Я думала, вознесение – сказка или дается лишь лучшим из лучших.
Черная туча разворачивается ко мне. Клубы тьмы, из которой она соткана, медленно перетекают, отчего силуэт уродливо ломается: то вздыбится опухоль на плече, то рука истончится в запястье, а пальцы наоборот раздуются. Словом, в зеркало бывшей призывательнице лучше не смотреться.
– Я лучшая, – горячо заверяет она меня. – Я самая талантливая из учениц мастера!
– Двадцать лет усердной учебы, это восхищает.
Неожиданно, но призывательница легко ведется. Я чуть ли не откровенно ей зубы заговариваю, а она воспринимает лесть всерьез.
– Двадцать? – туча сотрясается и рокотом. – Я справилась в три раза быстрее!
Ого.
В смысле, двадцать я назвала наугад. Из того, что я знаю, шепчущие впадают в безумие приблизительно через десять-пятнадцать лет работы. Свихнуться можно хоть за год, хоть за день. Сроки вторичны, первично – сколько дряни пропускает через себя шепчущий. Призраки не возникают без причины. Предательство, насильственная мучительная смерть, незаконченное дело – и все это шепчущие собирают, пропускают через себя.
Назвав двадцать лет, я дала призывательнице шанс похвастаться, и она его не упустила.
– Честно говоря, трудно поверить. Нет, я не подозреваю тебя в обмане, наоборот, я уверена, что ты сказала правду, и от этого еще более невероятно. Вероятно, такие как ты рождаются раз в сотню лет, а то и реже.
Призывательница оглядывается. Похоже, я ее недооценила и перестаралась, моя лесть ей больше не интересна.
– Хах, – вздыхает она с легко уловимым раздражением.
Рискнуть?
– Особенно удивительно, что такой талант оказался рядом с канцлером.
