сильно было впечатление от случившегося, что я до сих пор с содроганием представляла своё перемещение куда-либо.
Алекс был безумно рад обретённой сестре, теперь уже официально, поэтому, когда в один из дней меня позвали к ректору, пошёл меня провожать до кабинета.
— Будь с ним помягче, — мы остановились прямо перед входом в приёмную.
— Да что ему будет, он же ректор, всякое повидал за годы работы, — я попыталась всё свести к шутке, но не тут-то было.
— Ты же понимаешь, что я об отце говорю. О твоём настоящем отце, как ты помнишь.
С этим, как выяснилось, у меня оказалась большая проблема. После того разговора, что я подслушала, ещё находясь в больничном крыле, мы с ним не виделись. Тайком оставив мне книгу в комнате, он снова пропал. Как объяснил немного позднее Алекс, ему надо было уладить кое-какие дела, возникшие в связи с моей персоной. Так сказать, подготовить к наличию родственницы других членов семьи. Оказывается, до того момента, как он меня нашёл, никто не был в курсе, насколько близкими были его отношения с мамой. Поэтому теперь их ожидал небольшой сюрприз, ну или большой, это как посмотреть. Ведь я, по сути, я была единственной дочерью, а значит, и наследницей Максимилиана, а это накладывало на меня определённые обязательства. Но для меня даже не это было главным камнем преткновения в общении с отцом, а его взаимоотношения с мамой. Я всё так же не понимала, почему он не пытался с ней потом связаться, почему так запросто вычеркнул из своей жизни ту, кого любил.
Плюсом к этому добавились проблемы с моей текущей семьёй. Я любила Вильгельма, он вырастил меня и пытался дать всё от него зависящее. Не скрою, были моменты, которые вводили меня в ступор, взять тот же эпизод с помолвкой, но где-то в глубине души я хотела верить, что он делает всё это мне во благо, по крайней мере, не во вред.
А по итогу, встретившись с ним на следующий день после выписки из больничного крыла, я словно увидела совсем не знакомого мне человека, как будто не было всех тех счастливых моментов между нами, как будто он не держал меня за руку в тяжёлые для меня минуты. Сказав лишь, что ему жаль, что всё так вышло, он молча развернулся и ушёл, оставив меня одну в пустом коридоре наедине со своими мыслями. Проплакав всю ночь в обнимку с Бриной, если так можно, конечно, сказать, я теперь с недоверием начала относиться и к сказанным Максимилианом словам.
Вернувшись в настоящее, я сказала:
— Не буду ничего обещать, — толкнула дверь, оставляя двоюродного брата снаружи. — Потом найду тебя, как всё закончится.
Пройдя мимо печатавшей что-то на машинке Нинель, я оказалась в кабинете ректора, в котором меня ожидало трое. Мистер Армидж, само собой, сидел за столом в окружении кипы бумаг, задумчиво крутя перьевую ручку в руках. Мой отец, Максимилиан, стоял около окна, наблюдая за гуляющими во дворе академии студентами. Когда я вошла, он оторвался от своего занятия и, приблизившись, приобнял меня. От него пахло свежестью и вишней: странное сочетание, но такое приятное, что в воспоминаниях на секунду возникла мама. Именно она у меня ассоциировалась с таким ароматом. Я до последнего не знала, стоит ли отвечать, но тело решило за меня, руки сами собой обвились вокруг него, ища поддержки. Третий присутствующий был мне незнаком, вернее, не так. Он сидел в кресле, находившемся в тёмном углу комнаты, и его лица я не видела, а представляться он не спешил.
— Мария, прошу, присядьте, — ректор наконец-то положил многострадальную ручку рядом с собой и указал на кресло, стоящее прямо перед его столом.
Интересно, как часто я ещё буду здесь появляться? Мне кажется, что в кабинете ректора я бываю чаще других студентов, даже самых отъявленных хулиганов.
— В чём причина нашей встречи? — присутствие отца придало мне храбрости. В конце концов, я ничего не нарушала и ни за каким правонарушением замечена не была, а на вопросы об испорченном артефакте мне так и не ответили. Поэтому, решив, что мне всё же кое-что должны, закинула ногу на ногу и принялась ждать.
— Мы выяснили, что случилось с вами и студентом Вебером на практике, — мне показалось, или в голосе ректора я услышала нотки раскаянья?
— Надеюсь, вы сейчас не скажете, что мы сами их испортили, иначе это будет выглядеть странно, — не знаю, кто или что в меня вселилось, но вместе с диким желанием узнать, что же тогда произошло, во мне кипела злость. Злость на недоглядевших учителей, злость на других студентов, у которых всё прошло по плану, да даже на ректора, который допустил в вверенном ему учреждении такое. Одно могла сказать с уверенностью: то, что по их вине случилось с Крисом, я не могу им простить. Он до сих пор так и не вернулся на учёбу и было неизвестно, когда сможет.
— Какая милая мисс, — мужчина, молча смотревший на нас до этого момента, чуть вышел из тени, выставляя себя напоказ.
Чёрные как смоль волосы на худом бледном лице, чёрные глаза, в которых даже не виднелся зрачок, и тонкие алые губы. Такое странное сочетание делало его лицо интересным и, возможно, даже красивым. Черный камзол лишь подчеркивал общее впечатление. Но, несмотря на его слова, говорить мне о том, кто это, никто не собирался, и в кабинете воцарилась оглушающая тишина, прерываемая лишь стуком секундной стрелки в старинных часах на стене.
Поперхнувшись от возмущения, ректор смерил меня внимательным взглядом, будто оценивая, что же мне всё-таки можно рассказать, и продолжил:
— И в мыслях не было. Расскажи, какие у вас взаимоотношения с Михаэлем?
— Зельиным? — я впала в ступор от вопроса. Какие у меня могут быть с ним отношения.
— Да, с ним, — мистер Армидж немного наклонил в мою сторону голову, незнакомец-же снова скрылся в тени.
— Даже не знаю. Ну, разговаривала с ним пару раз, не более. Он же с четвёртого курса, да ещё и с факультета артефакторики, если я не ошибаюсь, так что мы и не общались с ним.
— Интересно, а что насчёт Криса Вебера? — тут интерес уже проявил третий присутствующий.
— Даже не знаю, что вам на это ответить. Может, лучше спросить у него напрямую?
— Вы не в курсе круга общения вашего жениха?
— А вы не в курсе, что комментировать взаимоотношения других людей третьим лицам не стоит? — как же он злил меня, этот таинственный незнакомец. — Я могу говорить лишь о
