Вставшая перед глазами пелена рассеивается, как и стихают те невыносимые, хлеставшие плетьми чувства. Вместо них приходит полное опустошение. Мне хотелось, чтобы он немедленно выпустил меня и не прикасался более, но Маар не собирался так быстро отпускать — держал в своих когтях, как стервятник — добычу. Я не шевелилась, мне не хотелось на него смотреть, и не собиралась этого делать. Ремарт почему-то медлит. Ведь получил свое, так почему не уходит? Как же я его ненавижу. Ненавижу! Чтоб ты сдох.
3_14 Maap
Accápy задерживалась и Maap не мог оставаться на месте. Впрочем, он ожидал это от нее, но не ожидал от себя что пойдет за ней.
Прежде чем зайти в шатер к Донату, он решил обойти становище, чтобы проветрить голову и остудиться. Истана выходила из шатра, когда он приблизился. Accápy не заметила исгара, да и не могла — Маар умел сливаться с ночью, это ему удавалось без усилий.
Позволив ей уйти, он, переговорив с Шедом, вернулся к себе. To, что он услышал от стража привело его в бешенство.
Он шагал и думал об одном — что шептала Донату, эта маленькая дрянь? Перед глазами Истана склоняющая к Донату. Ее вишневые губы с чувственным изгибом почти не заметно двигаются, она выдыхает горячие слова стражу, смотря на него из-под полуопущенных ресниц. Она касалась его.
Маар получил удар под дых от собственной неосмотрительности. Он плавился от гнева, от того, что accápy проявляла заботу к другому мужчине, а его сторону плевала и лила на него грязь. Это коробило страшно до скрежета зубов.
Маар бесшумно скользнул за полог. Истана стояла к нему спиной. Он жадно охватил взглядом ее плавные точеные изгибы тела, предаваясь дикому порыву немедленно оказаться между ее бедер, смять пальцами округлые ягодицы и проникнуть в щель. Вожделение ударило в голову, опускаясь горячим сплавом к паху, делая мышцы тела каменными. Он одурел от этого желания. Мозг мгновенно отключился и осталось только неодолимое первородное вожделение выплеснуть в эту гордую суку свое семя, завладеть ей немедленно оставляя на ее теле свои следы, метки повсюду, куда мог дотянуться, не только на теле, он хотел присвоить ее душу себе.
Как же Тхара была права на этот счет.
Истана не обернулась, когда он приблизился. Он рывком развернул ее к себе. Accápy обрушила на него все свое пренебрежение. Хоть она и молчала, но ее атака была иного рода, похлеще слов. Маара накрыла с головой волна ярости. Он сдавил ее челюсть пальцами едва сдерживая себя от той грани за которой он, если переступит, то не сможет больше вернуться. Держать себя в узде было непросто, когда в голубых глазах плескалось столько льда и ненависти, что он упал камнем на самое их дно. Маар запустил пальцы в ее волосы, в этот прохладный снег ее густых прядей. Ярость в нем ослабла. От прикосновения струящего шелка между пальцами, член восстал колом, желая немедленно оказаться в ее горячей дырке между ног.
3_15 Maaр
Maap развернул Истану спиной, чтобы взять ее сзади. Чтобы ассáру не могла видеть его раздирающего на части возбуждение, а он — ее глаза полные отчуждения и холода.
Маар задрал ее платье и проник пальцами во влажное лоно. Очень влажное, тугое и сочное, оно упругими стенками обволокло его пальцы. Жар опустился по плечам и спине до самых ступней. В глазах потемнело от одного ощущения этих мягких, нежных складок, источающих дурманный аромат. В макушку ударила горячая волна и его повело. И тут же лютая ревность вспорола ножом — Истана могла возбудиться от голого тела другого мужчины, Доната. Маара жестко скрутило от этой мысли. Он не мог понять, как смог удержать себя, чтобы тут же не распять ее под собой и вколотить в пол, беспощадно имея ее горячую дырку, так чтобы она кричала, чтобы пожалела. Чтобы поняла разницу его отношения к ней. Он не хотел причинять ей боли и в то же время жаждал этого.
Маар обхватил ее за талию такую тонкую, как соломина, и проник, толкаясь исступленно. Ее лоно обхватило его плотно не пуская, желая исторгнуть его из себя всеми силами. Маар проталкивал в узкую щель головку члена все глубже растягивая ее изнутри, заполняя собой, вталкиваясь на всю длину. По мере продвижения, его утягивало в омут. Маар слышал, как сбилось дыхание Истаны, когда он таранил каменным членом мягкую и одновременно упругую плоть. Волосы ассáру серебряным сплавом струились до самого пола, узкие плечи чуть сжались от натяжения. Истане пришлось схватиться за шест сгибаясь, потому что Маар уже не мог владеть собой. Она вся сводила его с ума, заставляла двигаться в ней одержимо-непрерывно, резко, жестко, жадно.
Маленькая, хрупкая фарфоровая Истана сжимала зубы и терпела, вздрагивая от грубых тычков. Он боялся ее раздавить, но не мог укротить свой голод — это бессмысленно, вожделение к ассáру неизбежно поглощало и тянуло на дно. Какого было изумление Маара, когда его накрыла волна ее оргазма: такого яркого, насыщенного, бурного. Яйца его сжались мучительно больно, Ремарт горячо взорвался, растекаясь сразу во все стороны чернотой ночного неба, необъятного и бездонного. Он, тугой струей выплеснулся, заполняя лоно ассáру густым горячим соком до полноты. Истана содрогалась в его руках, как те похотливые суки, которых он жестко драл, спуская в них свою похоть, неутолимую, жадную. Истана не понимала, что происходит с ней. Хотя в равной степени он не понимал и себя. Маар бурно излился в нее, опустошившись до капли. Его била дикая судорога от собственного исхода, стоя под щедрым водопадом экстаза Истаны. Ассáру зажала зубами рвущийся наружу крик, гася в себе ураган чувств, противостоя самой себе, не желая выплескивать их наружу, показывать. Глупая ассáру обратила глубокое удовольствие в ненависть, источая его на стража.
3_16 Maap
Маар держал ее, не позволяя отстраниться, ощущая, как разливается от затылка к шее онемение, растекаясь по бедрам жаром и холодом одновременно. Его член все еще вздрагивал в ее лоне и никак не хотел покидать желанную. Аромат источающий ее цветок смешивался с запахом его семени проникал в него дурманным настоем — сводил с ума, бил по мозгам наотмашь, вышибая все мысли, накрывал топким маревом, что Ремарт не мог даже пошевелиться. Его качало от не отпускающей судороги. Никогда он не испытывал такого. Ни с кем.
Истана молчала — она обессилена, выжита до предела, едва стояла на согнутых в коленях ногах и колола своей ненавистью, но уже не разила громом, а билась редкими каплями холодного дождя о кожу Маара.
Он огладил ее живот, провел по бедрам ладонями. Хотелось разодрать в клочья на ней платье, опрокинуть на постель и коснуться белой кожи с бледными родинками: то что они у нее были Маар заметил еще тогда, когда она обмывалась, стоя перед ними полуобнаженной. Тогда она тоже испытала удовольствие, когда он трахнул ее пальцем, но оно было лишь поверхностным по сравнению с тем, что случилось только что.
Очаг уже прогорал и укрытие неумолимо остывало. Сквозняк холодил кожу, обдувая проступившую на ней испарину: на лбу и спине. А Маар, как бы ни пытался отрезветь, не мог оторваться от Истаны.
Маар посмотрел вниз, и усмехнулся. Он огладил пальцами розовые мокрые и разгоряченные складки лона Истаны, эту сочащуюся дырочку, растянутую до предела его толстым членом, еще больше запьянел от этого вида. Ремарт качнулся вперед, склонился светлой макушке, касаясь губами выпирающих позвонком шеи Истаны, слизывая солено-сладкий пот. Она вздрогнула, все еще жаля исгара своими разрушительными эмоциями. Но теперь ему это безразлично. Теперь осколки ее льда, пущенные в него, не могли достигнуть и дырявить Ремарта. Она испытала одновременно с ним оргазм, такой же оглушительно-бурный, как и он, пусть ассáру этого еще не понимает, но он — знал. Ее выплеск блаженства проник под кожу и жадно растворялся в крови, будто только этого он и ждал, разгоняя жар по его телу, наполняя адской силой, от которой распирало грудную клетку. Невыносимо сладкая, упоительная, ассáру. Его. Остро хотелось приникнуть к ее дрожащим алым губам и собрать остатки растекающейся блажи. На какой-то миг он даже пожалел, что взял ее именно так, если бы знал, что она будет биться под его толчками в экстазе, то…
