— Нормально складываем, — пожала плечами. — Как было так и записываем. И не вам, инквизиторам, выговаривать ведьмам, что мы искажаем факты.
— Не помню о чем конкретно я говорил, в голове-то мутно было из-за ваших трав, — сообщил сварливо, не желая, чтобы я оставила последнее слово за собой, — Полагаю, рассказывал о причинах бала…
…и о статуэтке!
— О том, кто туда приедет…
…и о статуэтке!
— О наставнике немного. Хотя это вас вряд ли заинтересует…
Заинтересует! Статуэтка! Я просто не могу проявить этот интерес — почуешь ведь!
— Потому повторюсь. Для старшекурсников это будет важное событие. И вы с воспитанницами приглашены.
Он шумно отхлебнул невыносимо пахнущего густого пойла, которое я даже пробовать не стала, ставя точку в своем рассказе.
Ы-ыы, Триединая! Высади его на Солнце, а? Почему самое интересное не сообщил?
— Мы придем, — проскрипела сквозь зубы. Доела очередную булочку. Вздохнула с некоторой тоской, не рискуя обернуться на реликвию, и, коротко поблагодарив за завтрак, ушла.
Ничего.
Завтра снова попробую получить ее в дар или услышать историю появления. Под другим предлогом. Или послезавтра. Или…
Но ничего у меня не вышло.
В академии была суета — готовились к балу. И ректора было не поймать. А когда я его ловила — он был занят и немногословен. И замки и защиту сменил на дверях — я проверяла. А у волчонка резались очередные зубки, когда он малышом был. И он постоянно из-за этого плакал и оборачивался. А Ума ходила несчастная, и все у нее из рук валилось. В том числе самые простые заклинания, которые из-за этого становились самыми опасными. А Нима, которая приближалась к дню посвящения, превратилась из разумной ведьмочки в озлобленную ведьму. И от этого всем несладко приходилось — и нам, и пресветлым. И зарядили нудные холодные дожди. И Луна-Родительница была постоянно скрыта за тяжелыми тучами. И писем от Ковена и от Старшей так и не было, хотя я уже по второму отправила…
В общем, навалилось. Даже тот факт, что слухов о нас с ректором в академии так и не пошло, не был мной воспринят с радостью. Я вообще начала переживать, что нас пресветлые сглазили. Ага, инквизиторы — ведьм. Не наоборот.
Ну а что? Изучили вблизи и смогли.
В день бала я пребывала в самом отвратительном настроении. И проснулась с предчувствием, что сегодня вечером все станет еще хуже, чем было прежде. Вот вообще. Так что когда днем появился гонец с письмом от Верховных, вскрывала я тот не с предвкушением и надеждой, а с некоторой обреченностью.
По мере чтения брови мои взлетали все выше. Перечитав несколько раз, я вышла в гостиную и громко позвала:
— Девочки! Мне надо с вами серьезно поговорить.
***
Ведьма, принявшая решение и наметившая план, не нервничает. Не суетится. Не переживает больше ни о чем. Глубоко вдыхает воздух самого Мироздания и идет дальше, не оборачиваясь.
Мы и так-то не слишком нервничаем. Или не показываем этого. Темная буря внутри и остается: внешне ведьмы поддерживают репутацию невозмутимых стерв.
Доведу-тебя-до-белого-каления-инквизиторский-ты-меч — а сама останусь спокойной.
Пошучу, уколю, наворочу — и отойду в сторонку, смотреть, как развернется ситуация.
Такая уверенность в праве и правильности — отличный внешний каркас, который не позволяет нам отвлекаться от цели. Если та есть. В этом мы очень похожи с инквизиторами… Но я не буду думать об этом сегодня. Тем более, что цель действительно есть. Еще и какая…
Похоже, Верховные тоже приняли решение. Не в пользу пресветлых. Или короля. Или неведомого “объединения и взаимодействия”. Ковен приказал забрать статуэтку и "уходить". В прямом смысле уходить — из академии. Всем пятерым. И плевать на то, как это будет выглядеть.
Возможно, дипломатично извернутся, напишут грустное письмо, что у нас что-то такое… сугубо женское произошло, из-за чего нам пришлось покинуть вотчину пресветлых в разгар бала.
Когда начинаешь говорить с мужчинами о “сугубо женском”, те сразу перестают слушать и выспрашивать подробности.
Возможно, сообщат, что слишком много на бедных ведьмочек навалилось и слишком негостеприимно вели себя ученики и магистры. И приложат доказательства в виде описаний. Как нас встречали (нет), обучали (без толку), устраивали с нами состязания (жестокие) и практику (издевательскую).
Возможно, вообще промолчат, чего это мы уехали впопыхах. Ведьмы молчать умеют. Это Его Светлейшество правильно заметил.
Так, не будем о нем! А то собьюсь с мысли…
А еще Верховные могут пойти на открытый конфликт. Сообщат, что король Айчара — Его Величество, конечно, и все такое. Но Ковен все еще обижен. Вот.
А если — когда! — о пропаже статуэтки станет известно, так и вовсе не будут ничего объяснять. Даже если — когда! — станет известно, что в комнате побывала именно я. Станет, я в этом не сомневалась. Не зря же проверяла новый замок и охранки. Забраться в ректорские покои можно было сейчас только самыми грубыми способами. И наследив так, что вовек не отмоет он свои пресветлые полы…
Почему-то на этой мысли делалось грустно.
Странно, но я не хотела, чтобы инквизитор думал обо мне плохо. Хотя он уже думает плохо…
Но не хотела!
Да и в решении Ковена были сомнения. Нет, я не противилась, не так меня воспитывали. Я была частью ведьмовской общины, по рождению успех и наказания делила со всеми. И я не сомневалась в важности реликвии. Пусть и не думала после поездки во дворец, что ее важность перевешивает необходимость мира между ведьмами и прочими общинами.
Я понимала, что такой уход — вполне в духе ведьм. "Спасибо, нагостились". Но ведь можно было все по-другому обставить? Более разумно.
Виделось мне за всем этим что-то неправильное… что-то, что подпитывало мои сомнения. Потому я доставленную бумагу понюхала. И краешек подожгла — убедиться, что та создана с примесью защитных трав. И все полагающиеся секретные слова нашла. Печать Ковена и подпись Верховной Кали проверила.
Вопреки всему не хотелось вот так бежать…
— Мне не хочется так бежать! — распахнула глаза Ума, когда я рассказала про реликвию и требования Верховных. И принялась излагать свой план.
— Мы не можем противиться воле Ковена, — мрачно вздохнула Лата. Хотя по лицу видела — ей тоже хотелось противиться.
— Нам ведь придется уходить налегке. Без всех вещей… не только прихваченных, но и собственных, — с тоской обвела взглядом уютную гостиную Вимала.
— А что с малышом? — Нима стояла бледная. Сжимала и разжимала тонкие пальцы. А рядом стоял, чуть покачиваясь, людоволк. Серьезный как никогда. Он не плакал, не шумел. Будто понимал, что происходит нечто значительное. И за подол моей подруги цеплялся, да… Сроднился он с ней больше, чем с кем-либо. Я была, наверное, слишком строга и сдержана в своем обучении, девочки — легкомысленны и молоды. Нима же, обладавшая огромным сердцем и глубиной — пусть ее и потряхивало последнее время из-за близости посвящения — заменила ему мать.
— На наше усмотрение, — вздохнула, махнув рукой с зажатым в ней письмом. — Предложили оставить здесь.
— Прияна… — вскинулась Нима, явно намереваясь сообщить, что людоволку без нас будет очень плохо. Пусть и в добротном доме. Пусть даже ректор найдет ему няню… Но нельзя маленьким оборотням без ведьм, тем более, живущим вне общины!
— Все я знаю! — буркнула довольно сердито, — С собой заберем, конечно. Напишу записку, что не могли бросить его здесь — вредно для его здоровья. И жизни. Только это усложняет наш план.
— Я его на себя возьму! — пылко сообщила Нима то, что я и так уже знала.
Я кивнула только.
Мы подробно обсудили все, что будем делать. Каждое движение. Каждый вздох. Каждое слово. Не в характере ведьмы юлить и бояться, если уже принято решение. Или ставить под сомнения оговоренные действия, если видна цель. Пусть сомнения и селятся где-то в глубине души.
Потому мы рьяно взялись за дело. И пусть времени для подготовки было мало — да не было его вообще! — успели все закончить к назначенному часу. И даже нашли в себе силы нацепить на лица улыбки по дороге в академию.
