растекаясь лавой по венам.
Чувствую, ее штаны между ножками становятся влажными. Перси закидывает ступни мне за спину и пытается расстегнуть брюки. Но эта тряпка – единственное, что спасает нас от погибели. Если не будет физического контакта, она не потеряет много энергии. Но поцелуи…
Я все так же посасываю горошинки ее грудей по очереди, дую на них и, замечая, как тонкое тело подо мной покрывается мурашками, прикусываю.
Перси больше не делает попыток расстегнуть мои брюки. Я вижу, что она уже на грани. Она впивается ногтями мне в спину и, выгибаясь, кричит мое имя. А я стону вместе с ней. Эта энергия, которая бьет из нее сейчас, слаще всего, что можно себе представить. И буквально сводит меня с ума.
Моя девочка… Она так дрожит в моих руках, когда я подхватываю ее и за спину прижимаю к себе. Я вижу только ее в этот момент. Мне абсолютно наплевать, что посреди моей комнаты снова расцвел гребаный сад. Я упиваюсь ее светом, получая колоссальное удовольствие.
Когда все заканчивается, я опускаю девушку на кровать и замечаю, что она снова без сознания.
Проклятье!..
Я понимаю, что она вновь отдала очень много света, но не столько, как в прошлый раз. Сейчас ее нить жизни просто потускнела, а организм измотан. Но уверен, к утру она будет в порядке.
Но я не буду!
Укрываю ее теплым одеялом и, накинув на себя рубашку, тут же оказываюсь в комнате Гекаты. Увидев ведьму у камина, я закрываю глаза и сквозь сжатые зубы выдаю:
– Мы должны вернуть ее на Землю. Навсегда.
Персефона
Еще не открыв глаза, я понимаю, что лежу не у Аида в комнате. Слишком домашние запахи и слишком привычная постель.
Мне снится сон, что я дома?
Но реальность врывается в сознание пугающим потоком: я дома!
Вскакиваю и, почувствовав сильное головокружение, сваливаюсь прямо возле кровати. На шум прибегает мама. Успеваю отметить, что она снова здоровая, и сердце ноет от боли, ведь я знаю, что это означает.
– Перси, детка… – слышу я сквозь шум в ушах и шепчу единственную фразу:
– Он меня бросил, да?
Меня накрывает темнота. Я словно дрейфую на волнах забвения и не хочу возвращаться обратно. Даже мой свет, кажется, уснул. Я чувствую, как к моему лбу прикладывают холод. Он сменяется каждые несколько минут, но я не могу проснуться. Снова погружаюсь в спасительную дрему и выныриваю, лишь когда слышу посторонние голоса в комнате. Неизвестные прикасаются ко мне холодными пальцами, ощупывают и пытаются привести в чувство. Но ни один из них не в силах заставить меня открыть глаза.
Меня покачивает в океане боли, и я знаю, что слишком слаба, чтобы принять эту действительность. Здесь, в темноте, я не так остро чувствую одиночество. Меня нет. Голос мамы, который я слышу в промежутках между словами молитвы, – только он может вернуть меня, но не сейчас. Еще не пришло время.
Боль становится мне родной. Аид бросил меня. От воспоминаний о нем плавится душа. Даже одно его имя заставляет сердце пропускать удары, а понимание, что он без согласия отправил меня на Землю, буквально выбросил, как старую куклу, царапает сознание раскаленными иглами.
Наигрался? Или все же решил, что я приношу только вред подземному миру и, спасая его, выдворил меня вон? Он мог бы просто сказать мне об этом! Я бы и сама ушла, если бы знала, что лишняя.
Слезы не катятся по лицу, но они каждую минуту орошают мою исцарапанную душу солеными каплями. И тогда я начинаю злиться. Аид мог просто со мной поговорить! Но он не стал обсуждать свои решения с какой-то жалкой человечишкой. Он поступил со мной как с ненужной вещью. Как с игрушкой, которая сломалась и стала приносить намного меньше радости.
Именно эта злость заставляет меня в одно утро открыть глаза. Я делаю глубокий вдох и поворачиваю голову. Мама спит в моем кресле с маленькой книгой в руках. Молитвослов, догадываюсь я. На мне тонкая домашняя пижама и толстые вязаные носки. Наверное, мама надела их на меня, потому что я мерзла. Не помню ощущения холода. Ничего не помню, кроме боли.
Встав на ноги, я больше не ощущаю слабости или головокружения. Нет, но чувство, будто у меня сгорела душа, не покидает.
– Мама? – я мягко прикасаюсь к плечу родительницы. Она вздрагивает и фокусирует на мне взгляд.
– Ох, Перси, наконец-то ты пришла в себя! Я уже не думала, что ты когда-то очнешься!
Я медленно возвращаюсь к жизни. За те две недели, которые я провела в кататоническом состоянии, я сильно ослабла, но все же довольно хорошо себя чувствую. Мои силы выжглись любовью, ненавистью и злостью, но никак не отсутствием питания, которое мне уже в принципе не нужно.
Но мама все равно упорно меня откармливала и старалась развеселить. Она, скорее всего, догадывалась, чем вызваны мои страдания, но не задавала лишних вопросов. А я просто проживала настоящий ад в своей душе, еле выдерживая каждую следующую минуту.
Незаметно проходят дни, недели, даже месяцы. Я не ощущаю течения времени, и только когда на улице распускается весна, мама заявляет мне:
– Перси, это невозможно! Ты не должна убивать себя! Вставай, мы едем в колледж.
– Зачем? – бесцветно спрашиваю я.
– Будешь восстанавливаться на учебе! – серьезно говорит она. – У меня больше нет сил смотреть, как ты медленно умираешь.
Я хочу опровергнуть ее слова, но вдруг понимаю, что она права. Пытаюсь перенестись куда-то, но ничего не выходит. Тогда я встаю и подхожу к подоконнику, на котором стоит горшок с цветами. Мысли мои полны сумбура и страха. Неужели я утратила силу?
Протягиваю руку к растению и пытаюсь вырастить его, сделать пышнее и больше, но снова ничего не выходит. Я, словно пустой сосуд, больше не способна ни на что. Только не могу понять: Аид отобрал мою силу, чтобы я не смогла вернуться к нему, или же я сама ее утратила? Выжгла вместе с болью и ненавистью к мужчине? Даже в том странном состоянии, в котором я находилась пару недель, я все же понимала, что больше не вернусь в подземный мир, и сила покинула меня. Но полная правда мне тогда не открылась.
– Перси, что ты делаешь? – хмурясь, спрашивает мама.
Я оборачиваюсь и вижу искреннюю тревогу на ее лице. В ее глазах горит огонь жизни. Таких живых эмоций я не видела давно. Неужели она теперь может
