Она дернулась назад, широко раскрыв глаза в темноте.
— Я не собираюсь заниматься с тобой сексом, потому что ты меня жалеешь.
Он застыл, оскорбленный. Разочарованный. Кажется, она не хотела его утешения. Он мог, конечно, обольстить ее. Даже без волшебства, у него было умение, чтобы преодолеть ее сомнения. Все же он странно не хотел преодолевать ее осаду, когда ее стены уже практически пали. Он видел ее сердитой и сосредоточенной, страстной и решительной. Теперь она была уязвимой и одинокой. Она заслуживает лучшего, чем просто забрать контроль над ее выбором раздеваться или нет.
— Твой выбор, — сказал он хладнокровно. — Твоя потеря.
И моя. Понимание заставило его скрипеть зубами. Унизительная правда заключалась в том, что он хотел ее, за дыхание, за страсть, без причин.
Она изо всех сил пыталась сидеть прямо в качающемся гамаке.
— Я не сказала, что мы не должны заниматься сексом. — Глядя ему в глаза, она потянулась к пуговицам на блузке. — Только то, что это не должно быть из жалости.
Если бы он прожил еще тысячу лет, Морган никогда бы не понял людей. До Элизабет, до этого момента, ему было абсолютно все равно, что он и не пытался. Ее пальцы дрожали на пуговицах, и его сердце остановилось. Он накрыл ее руку своей.
— Позволь мне.
Позволь мне прикоснуться к тебе. Позволь мне помочь тебе. Позволь мне доставить тебе удовольствие.
Ее грудь поднималась в такт с дыханием. Ее рука опустилась. Прекрасная, практичная Элизабет, готовая сделать все сама. В этой области, по крайней мере, он мог быть осторожно щедрым. Не с жалостью, она была права в этом, но как своего рода дань ее красоте и силе. Она заслужила не меньше.
Мысль скользнула к нему в голову, что она, возможно, и в самом деле заслуживает гораздо большего, но всплеск его крови отмел эту мысль. Он тонул в ней, ее глазах, горле, груди.
Он расстегнул одну пуговицу. Вторую. Третью, костяшки пальцев задевали гладкую кожу над ее поясом. Она втянула живот, ее руки накрыли его руки. Чтобы остановить его? Или помочь ему?
— Позволь мне, — сказал он снова.
Она наполовину лежала под ним, не сопротивляясь, когда он стянул с нее блузку. Ее груди мерцали в тени, полные и приятные, в чашечках нижнего белья, которое перехватывало ее узкую грудную клетку. Он опустил голову, вдыхая ее аромат: мыло и Элизабет. Прекрасно. Он лизнул ее, провел языком по наклону ее груди. Ее дыхание сбилось. Он уткнулся носом в одну чашку и сдвинул ее, нашел ртом ее готовый сосок и стал сильно его сосать, доставляя удовольствие им обоим, когда она застонала.
Он чувствовал ее пальцы в волосах, изящно царапающие кожу, он дрожал от ее прикосновения как собака. Но это было не для него, не только для него, пока нет. Он повиновался, когда она тихо потянула его за волосы, подняв голову, он накрыл ее рот своим. Он поцеловал ее выше, глубоко, проникая, толкая его язык в ее рот, в то время как его рука играла ниже. Он жаждал ее вкуса, закаленного вином и желанием. Он гладил ее колени вверх и вниз, пока ее бедра не расслабились, и она не издала звук, мольбы или одобрения. Он положил руку на нее, чувствуя ее сырой жар через ткань, и заметил как у нее перехватило дыхание.
Он потянул ее брюки, расстегивая их и запуская внутрь руку. Она была горячей, скользкой, влажной. Готовой к нему.
Лаская ее одной рукой, он поднял голову. Даже в сумерках, он видел, что ее щеки раскраснелись, ее губы блестели и были открыты. Она откинулась назад на гамак, наблюдая за ним, ее глаза были темными и понимающими. Это был не взгляд женщины, обезумевшей от страсти. Он нахмурился. Не то, чтобы он хотел, чтобы она была обезумевшей от страсти.
— Все в порядке. — Она подняла руку к затылку, играя с его волосами. — Эм спит. Никто не может увидеть нас здесь.
Он не подумал о том, что кто-то может за ними наблюдать. Но она подумала. Морган прищурился. Несмотря на пушок на ее коже, сочную влагу между бедер, она все еще думала, как мать, как доктор. Еще здравомыслящая, по-прежнему осторожная, все еще держащая все под контролем.
Черт побери.
Она слишком много думала. Слишком много волновалась. Он хотел окунуть ее в страсть, перетащить в мгновение, далекое от повседневных проблем, которые роились как комары вокруг ее головы.
Он оттолкнулся ногами, заставляя гамак раскачиваться как лодку на волнах.
— Отлично. Тогда нас не прервут.
Он сдернул свитер через голову, обнажая себя до пояса. Его медальон раскачивался у груди. Элизабет уперлась локтем и потянулась к нему. Схватив ее за руки, он прижал их к гамаку.
— Держись.
Он снял ее штаны и нижнее белье.
Прекрасная. Он брал ее глазами, позволяя своему пристальному взгляду бродить там, куда уже пошли его руки. Красивая, женственная и его.
— Что ты… о-о-о. — Ее голос затих, когда он, лег между ее бедер. Она попыталась сдвинуть колени, но его плечи преградили ей путь. — Ты не должен…
— Да. Должен. Я хочу съесть тебя живьем. — Когда ее бедра дернулись, он подсунул подушку под нее, чтобы ей было мягче. Она не могла сосредоточиться на удовольствии, когда в ее кожу впивались веревки. Он хотел, чтобы она думала только об этом. Только о нем. Он не спрашивал себя почему. Причины не имели значения, когда она была распростерта перед ним, мокрая и открытая. Подавшись вперед, он прижался ртом к ее самой сочной плоти.
Он лизал и сжимал, кусал и целовал. Она напряглась к нему и отдалялась, цеплялась пальцами за веревки. Ее ответ затопил их обоих, воспламенил его как виски, согрел его как вино. Ее гладкие, упругие ноги напряглись и вытянулись. Ее пальцы ног сжались, и она уперлась ногами в его плечи. Она была беспомощна, чтобы устоять или остановить его, во власти его рук, языка, зубов. Он держал ее в плену, его твердые руки лежали на ее ягодицах, в то время как он пировал. Он был пьян от нее, от ее запаха, от ее криков, от ее мягкого, влажного, сочного центра.
Медленно, он засунул в нее палец, потом второй, торжествуя от гладкого, конвульсивного захвата ее тела. Его кровь шумела в голове, в его пояснице. Его член требовал освобождения. Сейчас, сейчас, сейчас. Он возился со своей одеждой, отчаянно пытаясь взять ее.
Разводя ее ноги шире, он обхватил их. Он наклонил гамак, поворачивая ее так, как он хотел ее. Там. Она приподнялась. Такая горячая. Такая влажная. Взяв себя в руки, он был готов войти в нее, мужское к женскому, голая плоть к голой плоти. Сейчас.
— Подожди, — выдохнула она.
Он обнажил зубы. Она же не могла сказать это в серьез. Она согнулась в гамаке, ее голова почти ударила его в подбородок. Он схватил ее прежде, чем она смогла перевернуть их обоих.
