— Отец…, — сдержанно не смея повышать тона процедил молодой мужчина, — …младенец где-то в лесу, наверняка звери учуяли… Не протянет и дня там. Нам нечего беспокоиться.
— Но ведь ты не нашел ребенка, в этом все дело, — лицо мужчины исказил гнев, в глазах сверкнул устрашающий блеск, вены на шеи вздулись, жилки на висках задрожали.
О чем шла речь не могла понять, став невольной свидетельницей, чей-то страшной тайны.
— Сделаю все возможное, — сжал челюсти собеседник и кивнул.
— Постарайся, — рыкнул в ответ господин.
Молодой мужчина развернулся и пошел прочь. Я уставилась на него, но силуэт начал расплываться и мутнеть. Пока меня вновь не объяла тьма…
Безжизненный холод пробрался до кости, меня начало трясти. Я шла через туман, не чувствуя ног в неизвестном направлении. Неожиданно из белой пелены стали проступать голые деревья. Время растворилось в зыбком безмолвии, я словно в стылом омуте, не понимала, куда иду и для чего. Вокруг сплошной туман, мшистые камни и деревья, больше ничего. Я сжала кулаки чувствуя в ладонях теплящий жар. Вспомнила что Мортон держал меня за руки. Остановилась глянув на ладони. На них тонкие полосы от порезов. Мысли об Амгерре, что он где-то рядом, возможно за моей спиной, придали мне сил. Но я забыла об этом, когда сквозь море тумана впереди, на тропке, выплыл силуэт. По мере приближение я различила сгорбленную древнюю старуху.
Сердце ткнулось в тревожном ударе — это была та самая бродяжка, что предостерегала меня бежать от чудовища. Но как она очутилась здесь?
— Ты? — прошептала онемевшими губами.
Старуха хрипло засмеялась. Ее лица под мешковиной не видно, только сморщенные губы и беззубую прорезь. Бледные узловатые кисти рук, висели и тряслись словно плети из-под лохмотий.
— Все же участь твоя настигла тебя, как не убегай, — сквозь хриплый смех пробормотала она. — Опасно здесь долго быть. Спуститься легко, а вот выйти… Надеюсь у твоего чудовища хватит ума вытащить тебя быстрее, чем тьма и холод поглотят тебя, — она вновь зашлась смехом. — Только как сможет? Что станет делать? Посмотришь, насколько ты ему нужна, — вновь продирающий до мурашек жутковатый смех незнакомки полоснул слух.
— Может…, — поморщилась, обняв свои плечи, — поможешь мне еще раз? Прошу… — прошептала, выдыхая пар, кажется, стало морозить.
Бродяжка покачала головой.
— Нет, не могу. В этот раз не получится. Только совет дать могу. Если вернешься, одень свой браслет, он поможет тебе.
— Браслет? Матушкин подарок?
Старуха вновь засмеялась, а я плотнее сжала в пальцах накидку бесчувственными пальцами поежившись.
— Да, ее, — протянула она задумчиво, — только не той, которой ты считаешь.
Старуха говорила странно, путанной речью.
— Я не понимаю тебя.
— Поймешь, когда придет время. Если, выберешься…
Я нахмурилась, оглядывая бродяжку, которая встретилась мне уже во второй раз.
— Кто ты?
Бродяжка оборвала смех и плотно сомкнула вялые губы в жесткую линию. Не ответив, она взмахнула рукой, которая вмиг обратилась черным крылом, ударила им, подпрыгнув на месте, и, взмыла в воздух, оборачиваясь вороном. Я от неожиданности охнула и отпрянула, выныривая из тумана… Упасть не дали сильные мужские руки. Удары табора оглушили, дрожью разнеслись по окоченевшему телу. Я чуть приоткрыла веки, увидев в мутной пелене лицо Мортона, его строгий тревожный взгляд, оглядывающий меня. Он был так близко, что я видела свое бледное отражение в серых грозовых глазах.
— Я здесь, — проговорил он вкрадчиво, лаская слух своим голосом. Наверное, мои губы дрогнули в улыбке и застыли, когда я почувствовала разливающийся по груди холод. Оторвав взгляд от сурового и такого мужественного красивого, в закатных отсветах, лица Мортона, медленно перевела на темнеющее усыпанное звездами небо.
— Грез! — прорычал тревожно Амгерр ощутимо встряхнув за плечи, но тяжелые веки сомкнулись и меня вновь с неизбежной силой потянуло на дно, в стылый колодец Нижнего мира, слыша каркающий смех бродяжки.
Глава 13
Тихие шаги вытянули из задумчивости, я уже знал кто позади. Женские ладони легли мягко на плечи.
— Она тебе дорога? — тихо спросила Медайрис.
— Она, — потер пальцами лоб, — единственная кто может найти источник.
Матушка помолчала, но не стала дальше продолжать, знала, что ей ничего не удастся из меня вытянуть. Только зачем ей нужны били слова? Порой мне казалось, что она знает меня больше, чем я себя сам.
— Мортон, тебе нужно поспать, — матушка ласково провела рукой по волосам, обступила и опустилась в кресло напротив.
Не спал я уже третью ночь. И третью ночь Грез не приходила в себя. Я проклял все за это время, зачем только позволил свершиться этому ритуалу? Внутри все клокотало и звенело от гнева и тревоги. Я бы нашел другой путь, но только не так.
— Что говорит жрица? — поднял глаза на Медайрис, прерывая глухую тишину.
— Говорит, что к вратам не так просто попасть. И прежде нужно пройти путь…
— И сколько это будет продолжаться? Почему Охеас не сказала об этом раньше? — чуть резче спросил, сжимая пальцы в кулак, призывая терпение, хоть оно истончалось с каждым мгновением. Хотелось подняться и пойти к горианке, растрясти и привести в чувство, но умом я понимал, что это бесполезно. Она не придет в себя таким образом. Если бы я знал, то… Я резко выдохнул, положив руку на подлокотник. То, что? Не стал идти этим путем? Когда угроза смерти нависла уже над моим отцом. И Грез сейчас в дебрях небытия. Ладони помнили лед кожи Грез и блеклые губы, если бы не редкое едва заметное дыхание, решил бы что она мертва.
— Как ее вытянуть оттуда? — спросил у притихшей матери.
Медайрис молчала, лишь смотрела с печалью в глазах. Я отвернулся, стиснув зубы. Действительно, откуда ей знать?
— Я пойду, — схватившись за подлокотники поднялся и добавил: — не задерживайся, тебе… тоже нужен отдых.
Матушка проследила за мной, но не стала останавливать, хотя в глазах ее застыли невысказанные чувства. Известие о недуге короля надломили ее еще больше, хоть она этого не показывала, я знал, как она переживает, видел, как огонь в молодых глазах потускнел. И казалось матушка выглядела еще старее.
Направился наверх. Не хочу оставлять Грез надолго одну. Нужно что-то делать, вытащить ее как-то из этого болота. Бессилие изматывало и тянуло на дно камнем.
Вошел в душную комнату, напугав служительницу, что оберегала покой горианки.
— Оставь нас, — велел ей, пройдя к жаркому камину, который горел беспрерывно с того мига как Грез оказалась здесь.
Вспомнив как она на святилище упала в мои руки, как приоткрылись веки и зелень ее глаз утянули в самые глубокие омуты. Тогда я думал, что все закончилось, но это было только начало проклятого ритуала.
Уже была глубокая ночь, огонь от камина освещал небольшую комнату и лежащую на ложе Грез под тяжелыми одеялами. Пахло крепостью настоек, которыми растирали девушку служительницы, чтобы разогнать кровь. Бросив поленья в очаг, я вернулся к двери и запер ее. Медленно приблизился к постели, нависая над лежащей девушкой. Лицо Грез было до пугающего белого оттенка, всегда сочные губы — блеклые и холодные, она вся была очень холодной как ледышка, но продолжала дышать ровно и почти незаметно.
Оглядев ее всю, поднял руку, коснулся мягких завитков волос, в которых играли переливы золота. Кипевшая злость от бессильного ранимого вида ведьмы потухла, как будто ее и не было. Вместе со вздохом тело наполнилось тяжестью. Какая же она маленькая и хрупкая. Одна, где-то в недосягаемости от меня. Скользнув по плечу рукой, коснулся тонкой шеи. Ледяная. Ей очень холодно, кровь застыла и совсем не движется по венам, как бы не билось в груди сердце. Сжал челюсти и убрал руку. В голове шум, а ребра распирали от жара.
Рывком расстегнул петли на вороте, сбросил с себя верхнюю одежду. Пусть ведьма злиться и ненавидит меня после, но я должен ее привести в чувства, согреть, поделиться теплом. Я не собираюсь больше ждать и, как бы не стало поздно. Эта мысль ударила раскаленным жгутом. Избавившись от одежды, поднял край одеяла, лег рядом с недвижимой горианкой. На ней оказалось слишком много одежд, которые бесполезны. Стянул одно за другим, пока она не осталась в тонкой сорочке. Подумав немного снял и ее. Слишком сильное искушение, оставаться так, но мне нужно было только одно — чтобы несносная горианка очнулась, чтобы на щеках появился румянец, а губы вновь заалели. Накрывшись одеялом, скрывая слишком соблазнительные изгибы тела и полную наготу, принялся растирать ее пальцы и ладони, греть в своих, прижимая к губам, дыша на них, и вновь растирая, перемещаясь на плечи, шею, спину. В перерывах заглядывал в лицо, и мрачнел, не видя ни единого выражения: ни хмурости, ни дрожания ресниц. Это пугало и подстегивало не останавливаться, отгоняя неподобающие мысли от себя, которые только и искали лазейку, вынуждая гореть от давящего настойчивого напряжения, сопротивляться которому становилось все тяжелее. Время стало липким и тягучим как разогретый на огне мед. Воздержание рвалось словно ветхая веревка, но каким бы ни было толкающееся изнутри магмой желание держал на привязи. Стало жарко и душно под одеялами, от распаленного до тлеющих углей камина так, что на коже спины проступила испарина, жар прокатывался по телу волнами, и я неизбежно погрязал все глубже в удушливое жерло, в то время как горианка, казалось, ничуть не согревалась. Но я все равно прижимал к себе Грез, грел ее своим телом, продолжая растирать шелковую кожу, пока наконец на щеках не появился едва заметный румянец. Чуть приподнявшись, коснулся щеки рукой приблизив лицо, опустил взгляд на губы, склонился ниже, касаясь их, мягкие и теплые, ощущая едва уловимое дыхание. Тело Грез больше не казалось ледяным и даже стало намного мягче.
