Мои подруги отвернулись от меня, поскольку им было больно смотреть на мои шрамы, разбежались поклонники. Тоже под благовидными предлогами. Всем, знаешь, стало со мной неловко, а мать все время плакала и не хотела меня видеть. Она, видишь ли, так сильно меня любила, что не смогла перенести моего уродства.
Вот как. Ясмин предавали многие, ненавидели всей Вардой, но за ее спиной мать, и это давало силы выжить. А от Фло, любимой всеми, мать отвернулась первой.
— Абаль не отвернулся, — Ясмин отпила чай, чувствуя горечь дешевой заварки.
— Не отвернулся, — равнодушно подтвердила Фло. — Просто разлюбил, если он вообще меня когда-нибудь любил. Он бы и себе в этом не признался, но меня не обманешь. Я знаю любовь, и знаю нелюбовь. Я была его другом с трёх лет, когда его поставили за мной приглядывать, а моя красота делала наш будущий брак приятным предприятием. Теперь у меня нет красоты, и я могу снова быть его другом.
Ясмин подмывало спросить, ненавидит ли ее Фло. Но ответ, воплощённый в этой равнодушной зрелой женщине, сидел прямо перед ней. Какое дело ей до Ясмин, если ее предали те, кому она верила больше всего на свете. Мать, семья, тотем.
— Я не стану извиняться, — Ясмин подняла на неё взгляд и снова отвернулась к неухоженный цветам. — Мы обе сражались нечестно, но я победила.
Фло осторожно поставила чай на скамью, словно боялась выплеснуть его на Ясмин.
— Редкая гадость, но здесь не вырастить приличный, мало воды, а чай любит воду. Ты тоже не жди извинений. Тебе не понять, но, когда Абаль смотрел на на тебя… Я могла бы убить, я хотела…
— Смотрел на меня? — искренне удивилась Ясмин.
Насколько она помнила, в те дни Абаль ее ненавидел не меньше Фло.
— Не любил, не надейся, — с чисто женским, но каким-то добродушным злорадством заметила Фло. — Но хотел. Для меня он так не горел. Конечно, я тебя ненавидела, что можно найти в блеклой госпоже вроде тебя? Взглянуть не на что. Мой тотем воспользовался мной, прикрываясь моим же благом, и боги Терна подняли уровень моего оружия на целую единицу, а когда не получилось… Ну, ты знаешь. Ты теперь видишь, что бывает с теми, у кого не получилось.
Они сидели, глядя друг другу в глаза. Чай остыл и покрылся пеной персиковых лепестков.
— Я разбила все зеркала в доме. Тебя я ненавидела сначала по привычке, а после, чтобы не начать ненавидеть остальных.
— А сейчас? — почти шепотом спросила Ясмин.
— А сейчас повзрослела. Чай здесь и впрямь отвратителен, Абаль привозит хороший, но я не беру, хочу так, без подачек. Осознать своё положение, мне ведь придётся провести здесь всю жизнь, работая пятном на солнце, а может и хуже.
— Разве ты не можешь вернуться? — Ясмин ещё раз обвела взглядом сошедший от буйного цветения сад, в котором не было видно ни троп, ни принадлежностей человеческого быта. — Твоё заключение добровольно и причиняет боль только тебе самой.
Фло даже не усмехнулась, только прищурилась на солнце, пролитое в плетение персиковых веток.
— Приказ тотема может быть высказан в любой форме, но ты узнаешь, что это приказ. Я похожа на человека, который будет гнить у рабочего тракта добровольно?
На такого человека Фло не очень походила. Она родилась блистать в Цветочном круге, кружить головы и менять наряды. Что она чувствовала все эти восемь лет, запертая в этой заброшенной древесной клетке собственным уродством и своей семьей?
— Моя мать умирает, а будет ли ко мне добр младший брат, когда станет главой, я не знаю. Я не верю. Он печётся о чистоте репутации, и ему не нужен трагический провал в эксперименте по подъёму уровня оружия.
Слышать это было невыносимо.
Ясмин автоматически схватила Фло за руки, хотя это было верхом невежливости. Потом отпустила, судорожно рванула поясную сумку, нащупывая флакон.
— Подожди, — сказала она. — Вот. Не бойся, я выпросила у матери противоядие от средства, которым тебя покалечила. Ведь если шрамы сойдут, то, согласно старшинству, ты станешь главой тотема и войдёшь в Большой совет?
Рука у Фло дернулась и чашка опрокинулась в траву. Тишина стала осязаемой, только в глубине сада надрывалась одинокая сойка. Ясмин нервно сжимала флакончик и пыталась выбежать глазами из проклятого заброшенного сада. Не умеет она ненавидеть.
— Ты была в Чернотайе?
— А как же? — удивилась Ясмин. — Трижды в неделю. По мне часы сверять можно, такая пунктуальная.
Фло медленно поднялась, не отводя взгляда от маленького флакона. На белом лице пылали синие глаза, в ее лице не осталось ничего кукольного, так жадно она хотела жить.
— Это не яд, — бестолково повторила Ясмин, трактуя возникшую паузу, как страх. — Не бойся.
— Я не боюсь, — хрипло сказала Фло, но флакон не взяла. Взглянула Ясмин прямо в лицо: — Я не скажу тебе спасибо, не стану твоим другом, не буду подпевать Бересклету в Большом совете.
— И слава всем соцветиям, — облегченно парировала Ясмин. — Мне двадцать пять, и до сегодняшнего дня я прекрасно справлялась самостоятельно.
В голове тяжело повернулась отвратительная мысль о том, как именно она справлялась. Неужели человеку под силу вынести столько ненависти в одиночку? Эта мысль — единственная, которую она гнала от себя, как больного пса от дома — сидела занозой в самой мякоти мозга.
Фло хмыкнула и, наконец, взяла флакон. Качнула в руке, словно считывая вес.
— И как его использовать?
— Выпить, — Ясмин пододвинула ей собственный чай. — Запей, мама сказала, что
