– Ян… – позвала, видя, как его глаза, подёрнутые кровавой пеленой начали меркнуть. Лишь отблеск безучастного, всё ещё тёплого солнца яркой радугой вспыхнул в радужке и погас.
Странная птица совершенно не по-птичьи хрипло заклокотала и замерла, готовая вновь ринуться в бой или добить неподвижного противника. На поляне воцарилась мёртвая тишина, в бесшумности которой тихий щелчок опоясывающих мои запястья браслетов прозвучал выстрелом. Рыча не хуже дикого пса, с застилавшими гневом глазами, я вцепилась в мягкую, бугрящуюся под ладонями землю. Ровным полотном, без единого сучка и пригорка легла она, словно катком кто проехал, трава укрывая её плотным ковром, словно не природа, а умелая рука вышивальщицы прошлась по поляне, накренилась в одну сторону, укладываясь от меня концентрическими кругами. Захрустели деревья ломающейся хвоей, стреляя щепками в разные стороны со сломанных ветвей.
– За что-о?! – взвыла диким голосом я, поднимаясь с колен. – Не прощу-у! – тут же вздыбилась земля, ревя со мной в унисон, заголосили, запричитали притихшие было птицы, а где-то издали послышался приближающийся волчий вой.
Птица заворчала недовольно, бросила косой взгляд на неподвижного Яна, прислушалась к гомону зверья, взмахнула уродливыми кожистыми крыльями и пропала в вершинах елей.
Как была, на четвереньках, комкая землю грязными пальцами, я подползла к Яну. Всхлипнув, осторожно провела дрожащими пальцами по холодной щеке.
– Нет, нет, нет… так не должно быть, – слёзы двумя светлыми дорожками расчертили щёки.
– Опоздали! – Голос мужа Маши Красовской я узнала. Тихий и твёрдый, именно он послужил спусковым крючком непролитым, собравшимся озёрами в глазах слезам.
Тёплая рука другого, незнакомого мне мужчины, мягко опустилась на плечо, пытаясь остановить плач, звучащий звериным скулежом.
Сморгнув, развернулась к нему, вглядываясь в пронзительно синие, мудрые глаза. Белые, длинные волосы падали на лицо мелкими косичками с вплетёнными в них разномастными бусинами.
– Что здесь произошло, девочка? – подхватив под локти, мужчина мягко, но настойчиво потянул меня вверх, заставляя подняться.
– Я не с-сумею д-доходчиво обьяс-снить, – голос, непослушный и сорванный, звучал старушечьим скрипом. – Помогите ему, пожалуйста.
– Всё в руках богов теперь, – качнув отрицательно головой, ответил он, – сам я не справлюсь, а в Храм к нам нельзя, увы.
– Всеволод, – позвал Волков, – Что дальше?
– Всеволод, – позвал Волков, – Что дальше?
Он осторожно отодвинул меня, глянув искоса на лежащего неподвижно Яна, затем на Сергея.
– Пусть здесь остаётся, – тихий, мягкий голос, послышался с левой стороны поляны.
– Заряна, – Всеволод с уважением кивнул.
– Сева, – похлопав по плечу здоровенного, взрослого мужика, словно он сопливый мальчишка, она обернулась кивая Волкову, – Серёжа. Не закончено ещё дело его, – подхватив валяющиеся на земле браслеты, смахнув с них грязь, Заряна нацепила их на запястья Емельяна. Там, где завершилась одна жизнь, должна начаться другая, если на то будет воля Богов.
– Ещё есть шанс? – прошептала я. Очень хотелось верить. Всею душой хотелось.
– Искра жизни ещё теплится в теле. Всё по вере, да по чистоте сердца. Урок он свой получил, вину искупил, теперь дело за выбором.
– Выбором? – недоверчиво взглянула на незнакомку.
– Жить или уйти в чертоги Чернобога. Ему решать, девонька, наше дело помочь вернуться, если он того захочет в итоге. Сева, нужно вправить ему кости. – Развернувшись ко мне, Заряна пытливо всматривалась словно в саму душу. – Ради тебя он решил отдать жизнь свою. Готова ли ты, поделиться с ним силой? Сейчас она бьёт из тебя чистым и могучим ключом. Нерастраченная, буйная. То, что надо для зова суженого.
– Суженого?
– Ну не проходящего мимо, да? – фыркнула она, утерев мне щёки, невесть откуда взявшимся платком. – Готова?
– Что надо делать?
Заряна жестом приказала всем, кто появился с Волковым и Севой на поляне разойтись. Подняв лежащую на земле палку, очертила вокруг Яна круг. По внешней стороне начертила странные, замысловатые, смахивающие на руны символы. Достав из висящего на поясе изумрудном мешке монету, обвязала трёхцветной ниткой, подвесив её на неожиданно образовавшуюся дырочку в металле, словно кулон.
– Подойди, – скомандовала она, опускаясь на колени по правую сторону от головы Яна. – Присядь вот сюда, – кивнула на пустующее по левую сторону место. Дождавшись, когда я примощусь, продолжила, – повторяй за мной.
Слова, странные, непонятные, громкие начали вылетать из её уст. Прислушавшись и запомнив последовательность, начала бормотать в такт заворожённо наблюдая, как монета в её руке раскачиваясь маятником, набрав обороты вырвалась да покатилась по начерченному вокруг Яна кругу, всё быстрее и быстрее. Чем быстрее бежала магическая серебрушка, тем выше поднималась вслед его бегу пригнутая трава, начинали шуметь тихим шёпотом деревья и переговариваться птицы. Застыв над головой, ожившая монета вспыхнула серебристым светом, с каждой секундой разгораясь сильнее, и вот уже весь круг, как и руны за ним, превратились в расплавленное, жидкое серебро, дрожащее ритмом наших голосов разносящихся над поляной. Белые берёзы вежливо склонились, прислушиваясь к зову, сосны и ели, закачали игольчатыми головами, роняя старые жёлтые иглы, словно седые волосы старец. Птицы, сбившись в стаи, звонко перекрикивали друг друга, кружа над лежащим Яном и нами, продолжавшими шептать и шептать странный, завораживающий зов.
А затем всё разом смолкло.
Глава 29
Лесная лужайка залита светом. Красивая, лет сорока женщина с длинными светлыми косами сидит на большом валуне у воды, играя рукой с мелкими рыбёшками. Те тюкают носами в пальцы и юрко просачиваются меж ними, едва рядом появляется рыба крупнее – щука!
Вот она эта зараза!
Стоит дернуться в ее сторону, как рыба выпрыгивает из воды, перед глазами все идёт рябью, а потом – раз — и уже дородная женщина стоит рядом с той, первой.
— Опять сын твой набедокурил, — качая головой, обращается она к сидящей на камне, но в голосе нет упрека, только грусть и приятие неизбежного.
— В отца пошел… — вздыхает вторая, вновь опуская ладонь в воду.
— А столько надежд было…
— Индрик, как понял, что скрыла ребенка от него и родила, так расстарался сына найти да совратить, — от тоски в тоне у меня самого аж в груди заныло. По всему выходило, что женщина вот так с теплом оправдывала непутевого своего сына, с той любовью, которой я никогда от матери и не знал. — На все, ирод, готов лишь бы не сбылось пророчество старое.
Женщина обернулась и махнула мне рукой:
— Подходи уж ближе, раз пришел.
Я шагнул в их сторону, та, что недавно была щукой, улыбнулась:
— Ну здравствуй, Емеля. Вот и свиделись.
— Это ты меня прокляла! — зло выплюнул я, глядя в ее спокойное, как озёрная гладь лицо.
— Ты так ничего и не понял. Не я тебя прокляла. Ты зарок богам дал и не сдержал. Вот и пришла расплата по-содеянному. Слово-то, коли даёшь, держать надо. А не можешь, так нечего клясться да божиться.
— Я ребенком был! — Ну в самом деле, что за дела с ребенка спрашивать. Много я понимал в те годы-то!
— Это когда обещал ребенком, а когда зарок нарушил – уж вырос лось редкий, – не повышая голоса мягко улыбнулась щука. И, будто услышав, что мысленно рыбой ее зову чуть заметно поморщилась:
– Рожана я, Емеля. Покровительница беременных и детей.
— Так вот почему за Иринку с приплодом наказала.
Вообще-то так себе справедливость за чужие грехи наказывать. А ещё богиня…
— Наказал ты себя сам, ещё раз говорю. Но спорить не буду, Ирину к тебе я направила. Верила, что есть в тебе свет и примешь ты ее вместе с сыном под сердцем.
— А если б и принял, вам что с того? Намолила что ли? Вроде тоже не без греха была, — я никак не мог понять, почему Ирка нагуляла, а наказан я за ее грехи.
