— Я не разбираюсь в этом, — говорю я, и выражение его лица меняется. Я развожу руками. — Попробуй объяснить хоть как-нибудь, а потом посмотрим, что смогу сделать.
Он на мгновение поднимает глаза к потолку, затем говорит:
— Четыре года назад я покинул Сонную Лощину. Не знаю почему. Я не помню, почему ушел. Помню чувство — страх. Но не могу вспомнить, почему ушел. У меня сохранились смутные воспоминания о каком-то городе, может быть, о Нью-Йорке. Не знаю. Но время прошло, и теперь я здесь. Просто очнулся… прямо здесь.
— Что значит, очнулся здесь? — спрашивает Кэт, ее изящные брови сходятся на переносице. — В коридоре сказали, что ты вернулся несколько дней назад и что ты был болен.
— Они так говорят. Но я этого тоже не помню. Вот почему не зашел повидаться с тобой, Кэт. Я бы сразу же увидел тебя, ты знаешь, — он протягивает руку и берет ее мизинец в свою ладонь, сжимая, и у меня перехватывает дыхание.
Я проглатываю свою ревность.
— Итак, ты не помнишь, почему ушел. Не помнишь, где был. Не помнишь, как сюда попал. Ты только сегодня очнулся в кабинете. Все?
Он кивает. Я бросаю взгляд на Кэт, которая качает головой, тонкая светлая прядь выбивается из пучка.
— Это невозможно, — говорит она.
— Я знаю, как это звучит, — шепчет он хрипло. — Но я говорю правду.
— Крейн, — говорит мне Кэт, в ее прекрасных голубых глазах светится надежда. — Ты можешь помочь ему. Попытайся прочитать его.
— Я… — начинаю. Собираюсь сказать, что я уже пытался прочитать его однажды, и не продвинулась дальше, чем с ней. Но решаю подождать, не говорить правду.
Я делаю паузу и пристально смотрю на Брома.
— Ты правда хочешь, чтобы я попробовал? Я могу получить доступ к твоим воспоминаниям с помощью магии. Тебе просто нужно разрешить впустить меня.
Бром облизывает губы и быстро кивает.
— Да. Можешь попробовать. Я ничего не помню. Мне нечего стыдиться.
При этих словах лицо Кэт слегка краснеет, но она ничего не говорит.
И тогда я понимаю, что он значит для Кэт. Его она искала в пустоте во время ритуала, он заставлял ее чувствовать отчаяние и возбуждение. Он — темная, горячая похоть, которую я уловил, когда впервые попытался прочитать ее.
Он — нить, которую мы разделяем, общий знаменатель, который всегда связывал нас. Я думал, что это общий опыт из прошлого, возможно, горе или что-то еще, но это был Бром.
— Хорошо, — соглашаюсь я. Встаю и обхожу стол, радуясь, что мои желания находятся под контролем. Подхожу прямо к Брому и заставляю себя остановиться, не приближаясь слишком близко, не вторгаясь в личное пространство. Приходится напомнить себе, что он не знает меня, как я его.
«Но знал ли я тебя на самом деле?» — думаю я. «Кто ты?»
Протягиваю руку ладонью вверх, смотря на его лицо.
— Дай свою руку, — говорю ему.
Он встречается со мной взглядом и задерживается, на мгновение хмурится, не из-за смущения от моих слов, а как будто у него мелькнул проблеск прошлого.
Бром кладет свою руку в мою, и я обхватываю ее пальцами.
«Ты помнишь это чувство? Ощущение моей руки, моих пальцев, обхватывающих твой член и доводящих тебя до оргазма?»
Он моргает, возможно, немного встревоженный тем, как пристально я на него смотрю.
Я закрываю глаза. Представляю, как моя энергия бурлит внутри, будто котел, тепло разливается по руке и ладошке в него. Я в пустоте и вижу перед собой дверь, но она закрыта. Это его разум. То, что мне нужно.
Но, как бы я ни старался, не могу открыть дверь. Не могу получить от него никаких чувств, ни чувств ко мне, ни к Кэт. Вместо этого создается ощущение, что за дверью есть нечто еще. Но точно не он.
Я прижимаюсь к двери и прислушиваюсь.
«Я выполню твое приказание», — произносит низкий, зловещий голос с другой стороны.
Затем слышу другие звуки. Пушечная пальба. Ржание лошадей. Вопли и ругань, обнажение мечей. Люди молят о пощаде, умоляют сохранить им жизнь. Звуки смерти. Скрежещущие клинки.
Я слышу войну.
За этой дверью нет ничего, кроме войны.
И затем дверь открывается, распахиваясь так, что меня отбрасывает назад в пустоту, и горячий ветер, пахнущий серой и гнилью, устремляется ко мне.
«Вам здесь не место, учитель», — говорит голос.
Затем дверь захлопывается, и меня отбрасывает назад, настолько сильно, что я, спотыкаюсь, но так и не ударившись, открываю глаза.
— Что случилось? — восклицает Кэт.
Глаза Брома широко раскрыты, он все еще протягивает руку.
— Что ты видел?
Я хватаю ртом воздух, мое сердце колотится о ребра. Чувствую, как сернистый запах липнет ко мне.
— Я видел войну, — говорю ему, переводя дыхание. — Слышал. Внутри тебя идет война, Бром Бонс.
Он хмурится и быстро обменивается смущенным взглядом с Кэт, прежде чем вернуться ко мне.
— Метафорическая война?
Мне приходится сделать паузу, поджимая губы, пока я думаю.
— Не уверен. Я не видел. Ничего не видел, лишь чувствовал и слышал. Но, кажется, что все это принадлежало не тебе.
Вам здесь не место, учитель.
Это не голос Брома.
Но что-то подсказывает мне держать такое втайне.
Потому что этот мужчина уже не тот, с кем я был близок.
Этот человек был в бегах, потому что за ним охотились.
А сейчас передо мной человек, которого наконец поймали.
Глава 19
Кэт
— Это прекрасная лошадь, Бром, — говорит ему моя мама, когда мы подъезжаем к школьной конюшне, а странный мальчик-конюх бегает вокруг и пытается помочь нам всем.
Я рассеянно поглаживаю шею Подснежницы, поглядывая на Брома, который выводит из стойла свою полностью оседланную лошадь. Это великолепный жеребец, абсолютно черный и блестящий, как полированный обсидиановый наконечник стрелы, который лежит у меня в ящике стола. Крупное тело и сильная изогнутая шея делают его похожим на голландскую породу, скрещенную с фризской, а не на чистокровных лошадей, которые часто встречаются в этих краях. От меня не ускользнуло, что он выглядит точно так же, как конь, на котором всадник ехал прошлой ночью. Единственная разница заключалась в том, что конь всадника казался созданным в недрах Ада, а этот — спокойный и ласковый.
— Хороший, — говорю я, выводя Подснежницу. — Где ты его взял?
Он вскакивает на лошадь, демонстрируя мастерство верховой езды, и бросает на меня многозначительный взгляд, который говорит: «Не помню».
— Подобрал в путешествии, — говорит Бром с напускной уверенностью, теребя поводья.
— И как его зовут? — спрашиваю я, хотя понимаю, что этого он тоже не знает.
Теперь он почти свирепо смотрит на меня.
— Сорвиголова, — говорит конюх, выходя из стойла мамину лошадь. — Я слышал, что его называли Сорвиголовой.
— От кого? — спрашиваю я.
Мама смеется.
— От Брома, естественно. Это его лошадь.
Но мальчик-конюх больше ничего не говорит. Вместо этого он встречается со мной взглядом, и что-то непонятное мелькает на его лице, прежде чем он поворачивается и бежит обратно в конюшню.
Я размышляю об этом, когда забираюсь на Подснежницу, чувствуя взгляд Брома на спине. Итак, у него есть лошадь, которую он не помнит, и у нее есть имя, которого он ей не давал. Кто дал? Тот же, кто и подарил.
Мне нужно время, чтобы поговорить с Бромом наедине. После того, как Крейн попытался прочитать его после урока, выглядя явно потрясенным войной внутри него, появилась Сестра Маргарет и устроила Брому экскурсию, почти такую же, какую проводила для меня, и мне пришлось поспешить на следующий урок заклинания и песнопения, который я уже опаздывала. Остаток дня я была на занятиях по магическим и не магическим предметам, и вышла только двадцать минут назад, когда мама пришла за мной, чтобы вернуться с ней и Бромом в город.
Мама берет инициативу в свои руки, цыкая на свою лошадь, и мы следуем гуськом, Бром позади меня, направляясь по дорожке через внутренний двор. Погода изменилась с сегодняшнего утра, но с тех пор многое изменилось в моей жизни. Студенты больше не занимаются и не беседуют на траве. Теперь земля покрыта слоем росы, а цветы поникли. Листья на кленах, березах и вязах все еще яркие, но гораздо больше опало на землю гниющими кучками. Туман всегда присутствует, паря над черной поверхностью озера, и на мгновение он напоминает мне глаза Брома. Черные, но с дымкой. Он другой. Он… сам не свой.
